Сталин против Гитлера: поэт против художника - Сергей Владимирович Кормилицын

был подготовлен С. Ю. Витте, считавшим конституционные уступки единственным средством сохранить самодержавие. В манифесте было обещано «даровать» народу «незыблемые основы гражданской свободы», неприкосновенность личности, свободу совести, слова, собраний и союзов; привлечь («в меру возможности») к выборам в Государственную Думу те слои населения, которые были лишены избирательных прав (главным образом рабочие, городская интеллигенция); признать Думу законодательным органом, без одобрения которого никакой закон не может войти в силу.

Вскоре эсдэки освоили на ту пору прекрасный метод финансирования своей партии, как будто позаимствованный у Дикого Запада, – ограбление почтовых дилижансов и казначейств. Как полагается в хорошем вестерне – с метанием бомб и громом выстрелов. Причем эти мероприятия были не единичными, а вполне общепринятыми. В разработке и организации «экспроприаций» принимал участие старинный приятель Джугашвили – Симон Тер-Петросян. Сын солидного армянского купца, он проникся революционной романтикой, бросил мысли о карьере армейского офицера и стал одним из самых лихих боевиков Кавказа. Эта его «лихость» очень затейливо совмещалась со свойственной интеллигенции «перемежающейся порядочностью». Он сам рассказывал, что во время одной экспроприации, где он должен был бросать бомбу, ему показалось, что за ним наблюдают двое сыщиков. До момента действия оставалась какая-то минута. Он подошел к сыщикам и сказал: «Убирайтесь прочь, стрелять буду!» Объяснил это так: «Может быть, просто бедные люди. Какое им дело? Зачем тут гуляют? Я не один бросал бомбы; ранить, убить могли»[37]. Своеобразной вершиной его карьеры налетчика стало ограбление инкассаторского дилижанса в Тбилиси, в котором он принимал участие вместе с Джугашвили.

Тер-Петросян, Симон Аршакович (1882–1922) – участник революционного движения, большевик. Один из организаторов подпольных типографий, транспортировки оружия и литературы, денежных «экспроприаций» в 1918–1920 годах в партийном подполье на Кавказе и юге России. Погиб, попав под автомобиль. Предположительно был устранен по приказу Сталина.

На самом деле этот «экс» описывают едва ли не все современные биографы Сталина, так что тут, наверное, стоит попросить прощения за вторичность. Но без этого описания не обойтись, уж больно хорошая иллюстрация методов борьбы, применявшихся Джугашвили сотоварищи. Итак, на календаре было 13 июня 1907 года. В ресторанчике «Тилипучури» на Дворцовой улице встретились ранние посетители – два старых приятеля – Коба и Камо (насмешливая кличка

Тер-Петросяна, «приклеенная» ему Иосифом и превратившаяся в партийный псевдоним). Посидели, разговаривая ни о чем, и двинулись в сторону Эриваньской площади. Почему именно туда? Вероятно, в местном отделении Государственного банка у Кобы был осведомитель, сообщивший ему, по какому маршруту повезут сегодня деньги с почты. А маршрут был выбран самый что ни есть безопасный: с Тифлисской центральной почтовой станции через центр города, мимо штаба Кавказского военного округа. Чтобы напасть на конвой, движущийся по этому пути, налетчик, по всем прикидкам, должен был быть окончательным безумцем. Впрочем, куш был велик – две с полтиной сотни тысяч рублей, сумма по тем временам не просто большая, а гигантская, но такого риска, как ограбление прямо перед воротами штаба округа, он, скорее всего, не стоил. И никто не рассчитывал на то, что именно с двумя безумцами, или, как сказали бы сегодня, «отморозками», и предстоит столкнуться кассиру и казакам конвоя.

Коба и Камо просто забросали конвой самодельными бомбами, схватили мешки с деньгами и скрылись. Д. Сагирашвили писал об этом так: «Автор этих воспоминаний случайно был свидетелем экспроприации, будучи в тот момент на Эриваньской площади, где находилось большое здание (дом Тимамшева), в котором помещался банк. На моих глазах четверо грабителей бросились к коляске, на которой были привезены деньги из казначейства. Бросив под ноги лошадям бомбу и тяжело ранив охрану, они забрали ящик с деньгами и, пользуясь замешательством, скрылись. Среди грабителей Джугашвили не было, но вероятнее всего, что именно он был организатором этого дела»[38]. А Лев Троцкий, несмотря на всю его нелюбовь к Сталину, описывает происшествие следующим образом: «Ход операции был рассчитан с точностью часового механизма. В определенном порядке брошено было несколько бомб исключительной силы. Не было недостатка в револьверных выстрелах. Мешок с деньгами (241 тысяча рублей) исчез вместе с революционерами. Ни один из боевиков не был задержан полицией. На месте остались трое убитых из конвоя; около 50 человек были ранены.»[39] Ну, насчет пятидесяти раненых Лев Давыдович по свойственной ему революционной привычке преувеличивает, но в целом его оценка мероприятия дает представление о методах действия Джугашвили. Правда, вот беда: захваченные деньги были в крупных купюрах, так что реализовать их не удалось. На это в своих воспоминаниях сетовала Надежда Крупская: «Деньги от тифлисской экспроприации были переданы большевикам на революционные цели. Но их нельзя было использовать. Они были в пятисотках, которые надо было разменять. В России этого нельзя было сделать, ибо в банках всегда были списки номеров, взятых при экспроприации пятисоток. И вот группой товарищей была организована попытка разменять пятисотки за границей одновременно в ряде городов. В Париже при этой попытке попался Литвинов – будущий нарком иностранных дел, в Женеве подвергся аресту и имел неприятности Семашко – будущий нарком здравоохранения. Впрочем, часть добычи удалось реализовать. Чтобы в Европе не было компрометирующих партию новых попыток размена экспроприированных пятисоток, в 1909 году, по настоянию меньшевиков, оставшиеся неразменянные билеты решено было сжечь»[40].

Но «эксами», разумеется, дело не ограничивается. Это Тер-Петросян был просто боевиком – дореволюционным аналогом Шамиля Басаева, а Джугашвили отличался талантами разнообразнейшими. «Разброс» его деятельности был шире некуда – от персонального террора, убийства начальника штаба Кавказского военного округа генерал-майора Федора Грязнова, до написания теоретических работ на грузинском языке, издания легальной большевистской газеты «Дро», участия в партийных съездах в Стокгольме и Лондоне. К этому времени, кстати, Джугашвили уже был лично знаком с Владимиром Ульяновым, который высоко оценил таланты, как он его называл, «пламенного колхидца». Правда, постоянные попытки классика марксизма заставить Джугашвили хотя бы на краткий миг остановиться, написать что-то большее, чем газетную статью, вызывали у горячего кавказца раздражение. «Сижу, занимаюсь чепухой», – жаловался он друзьям. А между тем Ильич знал, что делал, – работал над имиджем преданного ему соратника по партии, продвигал верного человека в руководство. И успешно, надо сказать, продвигал! Потому что акции Кобы в партии все время росли – среди, разумеется, большевиков.

Смешно, не так ли? Сбежавший из ссылки революционер, находясь на нелегальном положении, издает легальную газету и даже ездит за границу, а полиция не может его поймать. Рассказы о палаческом царском режиме, душившем свободомыслие в России, выглядят на этом фоне несколько странно.

Центр