Собрание произведений в 2 томах. Том I (изд. 3-е) - Леонид Львович Аронзон

не Орфей,

а Гнедич, Кашкин, переводчик?

И право, где же в ней сонет?

Увы, его в природе нет.

В ней есть леса, но нету древа:

оно — в садах небытия:

Орфей тот, Эвридике льстя,

не Эвридику пел, но Еву!

〈Июнь〉 1967

67–68

I

На небе молодые небеса,

и небом полон пруд, и куст склонился к небу,

как счастливо опять спуститься в сад,

доселе никогда в котором не был.

Напротив звёзд, лицом к небытию,

обняв себя, я медленно стою…

II

И снова я взглянул на небеса.

Печальные мои глаза лица

увидели безоблачное небо

и в небе молодые небеса.

От тех небес не отрывая глаз,

любуясь ими, я смотрел на вас…

Лето 1967

69–72. Календарь августа (венок сонетов)

〈1〉

С балкона я смотрел на небеса.

Во тьме неразличимые собаки

небесного облаивали Пса,

но я-то знал, что не дойдёт до драки!

Под утро, что ни ночь, была гроза.

Крестя старух, распугивая браки,

она сверкала взорами атаки,

садам безумным руки развязав.

Случалось, Феб промчится мимо нас,

его лицо мелькнёт на день, на час,

и снова дождь, и снова запах сада.

Затем закат. Безветрие. Покой.

Пророча тьму, зацикают цикады…

Была б река, мы б жили за рекой.

14 августа

〈2〉

С балкона я смотрел на небеса

с возлюбленной женою Маргаритой.

Всё небо было звёздами забито,

и нам слышны их были голоса.

Весь день прошёл в каких-то полчаса:

из-за дождя утроив аппетиты,

мы были сном безудержным убиты —

сны ж мимолётны! спать бы до конца!

Словно петлица с розаном цветка,

закат побыл и скрылся в облака.

И снова Рыбы, Лебеди и Раки,

Львы, Скорпионы, Овены, Тельцы.

Почуяв зверя, загалдели псы,

во тьме неразличимые собаки.

15 августа

〈3〉

Во тьме неразличимые собаки

пятнадцатого лаяли опять,

и до того, как начало светать,

все семь небес из труб нассали в баки.

Легко покинув праздную кровать,

я вышел в сад, пустой, дрожащий, мягкий.

День был уныл, но ежели соврать,

то весь сиял и трепетали маки.

В такую пору впору бы в тепле

весь день с тобой цитировать Рабле,

но, укрепив опорою десницу,

уехал я, сонет не дописав.

Что было после? — Церберы провинций

небесного облаивали Пса.

16 августа

〈4〉

Небесного облаивали Пса

земные псы, высказывая смелость.

Жить, умереть — всё в эту ночь хотелось,

но ночь прошла, и с ней её краса.

Очнулся я. На мне была слеза.

Подёнка у плечей моих уселась.

Поёживаясь, в пруд ступила Эос

и лилиями встретила отца.

День наступил и был бы без конца,

когда бы солнце вдруг остановилось,

но времени покорное светило

в урочный час покинуло глаза.

Псы рвались в небо, голося во мраке,

но я-то знал, что не дойдёт до драки.

〈16–17 августа 1967; 1969〉

73

Напротив низкого заката,

дубовым деревом запрятан,

глаза ладонями закрыв,

нарушил я покой совы,

что, эту тьму приняв за ночь,

пугая мышь, метнулась прочь.

Тогда, открыв глаза лица,

я вновь увидел небеса:

клубясь, клубились облака,

светлела звёздная река,

и, не петляя между звёзд,

чью душу ангел этот нёс,

младенца, девы ли, отца?

Глазами я догнал гонца,

но, чрез крыло кивнув мне ликом,

он скрылся в тёмном и великом.

〈Сентябрь?〉 1967

74

К природе дачного участка

прибиты лёгкие качели:

с высоты паря в ущелье,

вьются дети, закачавшись

в узкой щели между сосен,

для которых взлёт их — осень…

1967

75. Беседа

Где кончаются заводы,

начинаются природы.

Всюду бабочки лесные —

неба лёгкие кусочки —

так трепещут эти дочки,

что обычная тоска

неприлична и низка.

Стадо божиих коровок

в многи тысячи головок

украшает огород

и само себя пасёт.

Обернувшись к миру задом

по привычке трудовой,

ходит лошадь красным садом,

шею кончив головой.

Две коровы сходом будд

там лежат и там и тут.

Оля:

На груди моей тоски

зреют радости соски,

присосись ты к ним навеки,

чтоб из них полились реки!

чтоб из рек тех тростники

и цветы в мошке и осах

я б срывала на венки

для себя длинноволосой.

Альтшулер:

Чересчур, увы, печальный,

я и в радости угрюм,

и в природе зрю не спальню,

а пейзаж для чистых дум.

К виду дачного участка

приноровлены качели,

станем весело качаться,

чем грешить на самом деле.

Оля:

Где я сама к себе нежна,

лежу всему вокруг жена,

телом мягким, как ручей,

обойму тебя всего я,

и тоску твоих речей

растворю в своём покое.

Альтшулер:

О, как ты весело красива

и как красиво весела,

и многорукая, как Шива,

какой венок бы ты сплела!

Оля:

Я полна цветов и речек,

на лугу сожжём мы