Хроники Короны. Восстание - Владислав Горревой

всего лишь высохшее дерево, безмолвно поникшее посреди такой же высохшей Тихой Площади. Оно как бы построилось под окружение и приняло решение не высвечиваться на фоне яркими красками.

Скобель не понимал, что с ним происходит. Ранее шварц никогда не испытывал ужас по отношению к таинственным силуэтам, ведь главная его задача на протяжении десятков кругов – вывести заплутавшего из душной завесы, а размышления обязаны пропасть до того момента, как работник выполнит долг. Сейчас же похожего чувства Тарасович не испытал, а скорее ощутил неподдельный, неконтролируемый страх, вернувшийся из детства, когда ещё юный Скобелëк прятался от кошмарного «зазанавесного» чудовища под кроватью и молил Власа, чтобы тот спас хилого ребёнка от чёрной тени, следящей за любым шагом или шорохом.

Шварц уверенно отбросил сомнения и продолжил путь, обогнув дерево-чудовище. Приблизившись к первой доске для новостей, старик заметил, что листы с объявлениями и газетные страницы перечертили чернилами, однако, подойдя к ним вплотную, ужаснулся: никаких чернил там не оказалось. Кто-то намеренно выпотрошил бумаги с важными словечками ножом. Под своими крупными ногами на каменной плитке Тарасович улицезрел куски мокрого чернозёма, определённо выкопанного или заграбастанного из клумбы с Площади Свободы, потому что земля, на которой погибало, издавало предсмертные стоны ветвистое дерево с Тихой Площади, являлась чем-то весьма неплодородным. На ней даже не росла трава с цветами.

— Прекратите превращать Тихую Площадь в помойку! — искренне занегодовал Скобель. — Если вы прибыли с рынка с целью испортить настроение людям с Терриякки, то могу вас огорчить: я остановлю беспорядок!

Внезапно на плечо шварца опустилась чья-то рука в чёрной кожаной перчатке. Её носитель был примерно на голову ниже Скобеля. Скользкая, грязная, пахнущая затхлым помещением, землёй и гнилью перчатка впилась в шварца. Тарасович покрепче ухватился за трость и обернулся с желанием наподдать неизвестному.

— Ах ты… — произнёс Тарасович и завис с отвисшей челюстью – никакой руки на плече не оказалось. Как и таинственного вандала, подкравшегося со спины.

Никто не скрывался поблизости. Улица Терриякки пустовала. Внезапно Скобель почувствовал себя не слишком хорошо. Разум помутнел, а сам мужчина пошатнулся. Сзади снова послышался шорох. Тарасович развернулся и махнул тростью, однако его лицо озарилось вспышкой. И вот тогда пространство вокруг ослепшего на мгновение старика наполнилось криками и звуками: щебетом птиц, лаем дворняг, плачем ребёнка и наконец песней, злой песней. Знакомой детской считалочкой. Её скороговоркой повторял чей-то ровный, твёрдый голос. Она заползла смотрителю за порядком прямо в уши, заставила сердце биться быстрее.

Туман густой, опасность в нем,

Тварь скрылась, мы её найдем.

Один, два, три - ты бойся, ты страшись,

Четыре, пять – её ты берегись,

Шесть, семь – вдали есть огонёк,

Восемь – воск у свечи подтёк,

Девять – ты к свету не спешись,

Десять – а ну-ка обернись!

— Что… Что происходит? — потерял спокойствие Скобель, отмирая.

Когда звон, грохот и бряцанье успокоилось, из-за прозрачной завесы Тумана появились два красных огонька. Нет, не огонька. Глаза. Алые, горящие зрачки с ненавистью уставились на шварца. Или это всё лишь чудилось уставшему старику?

В голову впервые за весь вечер пришла мудрая мысль: “Беги!”. И Тарасович кинулся прочь, случайно выпустив из ладони спиртовой фонарь. Вещь ринулась вниз, на скорости отсоединившись от прочной с виду бляшки на поясе, и разбилась о серую уличную кладку. На неё вылилась прозрачная жидкость – спирт, она тут же воспламенилась, извергнув в воздух клубы дыма. Именно огонь осветил очертания фигуры в чёрном плаще, не похожей на человеческую и направившуюся вслед за шварцем. Но Тарасович ее, увы, уже не замечал. Мужчина в возрасте вообще не оглядывался.

Всё дальше, дальше неслись притупленные мысли Скобеля вместе с ним. Вот и глупое пугающее дерево, помост для публичных выступлений, а вон и знакомый, тёплый свет, исходящий от фонаря, привинченного к будке для наблюдения. Такой умиротворяющей и успокаивающей изнутри. Следующие действия старика были просты: добраться до поста, закрыться и дождаться рассвета. Что может пойти не так?

Теряя сознание от ужаса, Скобель без заминок подскочил к двери. Тарасович подобрался к спасению и дернул входную ручку, а затем... Дверь не открылась: она оказалась заперта.

— Нет, нет, нет! — прошептал Тарасович, пытаясь проникнуть в помещение. Аудиодрама, недопитая, бодрящая “Неясная Мэгги”, новостные газеты – всё это осталось позади. Теперь его ждала лишь тяжёлая могильная плита.

С Тихой Площади послышались поспешные шаги, а по телу шварца прокатила судорога, затем озноб. Мечты, планы и размышления слились воедино, зрение ухудшилось и окружающее скрылось за пеленой дурмана.

Послышался негромкий кашель. Ошеломлённый происходящим старик заглянул за спину. После раздался крик, точный удар в голову, глухое падение тела на каменные плиты, хруст стекла. И тишина.

И тишина вновь воцарилась на спокойной улице Терриякки, безразличной к судьбе Скобеля Тарасовича. И лишь северный ветер, словно вечный холод с погоста, стал свидетелем произошедшего, он отправился дальше, чтобы поведать о случившемся своим дальним братьям и сестрам, кузинам и кузенам. А когда смолк ветер и зачах огонёк разбитого фонаря, раздались отчётливые шаги. Худая рука в тёмной кожаной перчатке схватила испорченный бездушный чугунный предмет, опустила его в холщовый мешок и раскидала расколотое на сотни крохотных кусочков стекло по Площади.

Скобель исчез.

Глава 1. Часть 5. Окуляры и бледнолицый.

И снова ночь, и снова треклятый Туман заполонил кривую улочку Терриякки, тем самым перекрыв какие-либо возможные пути выхода из ровных и не очень домов. Снова спасением для потерявшихся служил жёлто-оранжевый свет уличных фонарей, включенных местным фонарщиком Мистером Лайтером – одним из наиболее профессиональных в своей стезе. Однако, что же это? Туман пришёл спустя неделю, а не трёхдневник, а значит, мы оказались в недалёком прошлом. Прелестном беззаботном прошлом, в котором жили два родных и дорогих друг другу брата.

Наблюдательная будка Скобеля Тарасовича пустовала, фонарь в ней вовсе не горел. Где-то в небе провопила голодная онфостская чайка, камнем рухнувшая в одну из дымящих труб квартирного здания. На каменную плитку мерно падал белый снег, что говорило о том, что наступила зима.

Томас стоял посреди Тихой Площади и не смел шелохнуться. Страх захватил его, обезоружил, обездвижил, будто заковал в тысячи мертвенно-холодных цепей. В ушах мальчика восьми кругов был слышен таинственный, зловещий смех неведомого злодея. Герой пытался сдвинуться, однако осознал, что не способен на это. И вот, наконец, кто-то хихикнул позади, и Гринбейл повернул голову. Повернул голову, однако тело осталось на месте. Повернул, словно ночная, пушистая, но также