Эпоха веры - Уильям Джеймс Дюрант

Великим в легендах, но незначительным в поклонении был сын Одина — Бальдур, «ослепительный по форме и чертам… самый мягкий, мудрый и красноречивый» из богов;65 У первых миссионеров был соблазн отождествить его с Христом. Ему приснился страшный сон о предстоящей смерти, и он рассказал об этом богам; богиня Фригга потребовала от всех минералов, животных и растений клятвы, что никто не причинит ему вреда; после этого его великолепное тело отталкивало все вредные предметы, так что боги развлекались, бросая в него камни и дротики, топоры и мечи; все оружие было отброшено, и он остался невредимым. Но Фригга не успела взять клятву безвредности с «маленького кустика, называемого омелой», который был слишком слаб, чтобы причинить вред человеку; Локи, непочтительный озорник среди богов, срезал с него веточку и уговорил слепое божество бросить ее в Бальдура; пронзенный ею, Бальдур скончался. Его жена Неп умерла от разрыва сердца и была сожжена на одном костре с Бальдуром и его великолепно наряженным конем.66

Валькирии — «Избиратели убитых» — были наделены правом определять дату смерти каждой души. Тех, кто умер подло, низвергали в царство Хель, богини мертвых; тех, кто погиб в бою, валькирии вели в Валгаллу — «Зал избранных»; там, как любимые сыновья Одина, они перевоплощались в силу и красоту, чтобы проводить дни в мужественных битвах, а ночи — в распитии эля. Но (говорится в поздней норвежской мифологии) пришло время, когда йотуны — чудовищные демоны беспорядка и разрушения — объявили войну богам и сражались с ними до полного уничтожения. В этих Сумерках Богов вся вселенная рухнула: не только солнце, планеты и звезды, но, в конце концов, и сама Валгалла со всеми ее воинами и божествами; уцелела лишь надежда, что в движении медленного времени возникнет новая земля, новое небо, лучшее правосудие и более высокий бог, чем Один или Тор. Возможно, эта могучая басня символизировала победу христианства и стойкие удары, которые два Олафа нанесли за Христа. Или же поэты-викинги стали сомневаться в своих богах и хоронить их?

Это была удивительная мифология, уступающая по увлекательности только греческой. Древнейшая форма, в которой она дошла до нас, содержится в тех странных поэмах, которым ошибка дала название «Эдда».* В 1643 году один епископ обнаружил в Королевской библиотеке Копенгагена рукопись, содержащую несколько древнеисландских поэм; по двойной ошибке он назвал их Эддой Саймунда Мудрого (ок. 1056–1133 гг.), исландского ученого-священника. В настоящее время принято считать, что эти поэмы были созданы в Норвегии, Исландии и Гренландии неизвестными авторами в неизвестные сроки между VIII и XII веками, что Сэмунд, возможно, собрал, но не написал их, и что Эдда не была их названием. Но время санкционирует ошибку, как и воровство, и компромисс заключается в том, чтобы назвать поэмы Поэтической или Старшей Эддой. Большинство из них — повествовательные баллады о древнескандинавских или германских героях или богах. Здесь мы впервые встречаемся с Сигурдом Волсунгом и другими героями, героинями и злодеями, которым суждено было обрести более определенную форму в «Волсунгасаге» и «Нибелунгах». Самая мощная из поэм Эдды — «Волюспа», в которой пророчица Вёльва с мрачной и величественной образностью описывает сотворение мира, его грядущее разрушение и конечное возрождение. Совсем в другом стиле выдержано «Сказание Высокого», в котором Один, встречаясь с самыми разными условиями и людьми, формулирует свои мудрые изречения, не всегда похожие на божественные:

Слишком рано я приходил во многие места, или слишком поздно; пиво еще не было готово, или уже было выпито.67…Самое лучшее пьянство — это когда все после него приходят в себя.68…Словам девы никто не должен верить, как и словам женщины, ибо коварство заложено в их груди;69…это я испытал на себе, когда пытался соблазнить ту благоразумную деву;…и от той девицы я ничего не добился.70…В канун день надо восхвалять, меч — после испытания, женщину — после сожжения.71…За слова, которые человек говорит другому, он часто платит наказание.72…язык — бич для головы.73 Даже в трех словах не ссорься с худшим человеком; часто лучший уступает, когда худший наносит удар.74…Кто желает чужого имущества или жены, тот должен рано вставать.75… Человек должен быть в меру мудрым, не слишком мудрым….. Пусть никто не знает заранее своей судьбы; так ум его будет наиболее свободен от забот… Сердце мудрого редко радуется.76… Лучше всего иметь свой дом, пусть и небольшой.77…лучше всего очаг и солнце.78

Вероятно, поэмы Старшей Эдды сохранялись из уст в уста до двенадцатого века, когда они были переведены на письменный язык. В эпоху викингов письмом служили руны, как в северной Германии и англосаксонской Англии; эти двадцать четыре символа (буквально «тайны») составляли алфавит, приблизительно похожий на греческую и латинскую скоропись. Однако литература в ту эпоху могла обходиться без букв; скальды-менестрели сочиняли, запоминали, декламировали и устно передавали свои сказания о тевтонских богах и о том «героическом веке» (с IV по VI век), когда германские народы распространили свою власть над Европой. Стурлусон и другие авторы сохранили некоторые фрагменты этих сказаний и имена многих скальдов. Самым известным из них был Сигват Тордарссон, который служил святому Олафу в качестве придворного поэта и откровенного советника. Другой, Эгиль Скаллагримссон (900-83 гг.), был ведущей фигурой своего времени в Исландии — могучий воин, индивидуалистичный барон, страстный поэт. В старости он потерял младшего сына, утонув, и уже собирался покончить с собой от горя, когда дочь уговорила его написать вместо этого поэму. Его «Сонарторрек» («Потеря сына») — это вызывающее обличение бога, которого он винит в смерти; он сожалеет, что не может найти Одина и сразиться с ним, как сражался с другими врагами. Затем наступает более мягкое настроение, когда он размышляет о том, что боги дали ему не только печаль, но и дар поэзии; примирившись, он решает жить и вновь занимает высокое место в советах своей страны.79

Литература Скандинавии этого периода, несомненно, преувеличивает жестокость общества викингов, поскольку журналистика и история, заманивая читателя исключительными событиями, упускают из виду нормальное течение человеческой жизни. Тем не менее тяжелые условия ранней Скандинавии вынуждали бороться за существование, в которой могли выжить только самые стойкие люди, а ницшеанская этика беспринципной отваги выросла из древних обычаев вражды и мести и беззаконного пиратства в неуправляемых морях. «Скажи мне, какой ты веры», — спрашивал один викинг другого. «Я верю в свои силы», — отвечал тот.80 Золотой Харальд хотел получить трон Норвегии и предлагал добыть его силой. Его друг Хокон