Вячеслав Молотов. От революции до Перестройки. - Александр Владленович Шубин

Но Чебриков предупредил, что сообщение об этом может вызвать поток протестов от реабилитированных. Затем вожди КПСС пустились в обсуждение политики Хрущева, ругая его за очернение Сталина, совнархозы и реабилитацию Солженицына. Черненко подвел итог: «Я думаю, что по всем этим вопросам мы пока ограничимся обменом мнениями. Но, как вы сами понимаете, к ним еще придется вернуться»[1743]. Ох, придется, и вовсе не в контексте восстановления в партии Кагановича и Маленкова…

Для Молотова восстановление в партии было последним триумфом. Была выполнена важная жизненная задача, и других не осталось. Ф. Чуев писал: «Когда Молотова восстановили в партии, он стал физически сдавать. Много лет он ждал, писал заявления на каждый съезд партии, а когда ожидаемое свершилось, организм расслабился. Хуже слышит, часто переспрашивает, отвечает еще более кратко, чем прежде, однако, ясность суждений сохранилась… Кое-что стал забывать. Спросил, когда умер Сталин»[1744].

Умер и Черненко, к власти пришел Горбачев. К его первым шагам Молотов отнесся благожелательно. Антиалкогольная кампания укладывалась в рамки курса на наведение порядка. «А насчет алкоголизма – это дело мы слишком запустили, поправлять его очень трудно, а необходимо…

Почему пьет народ? Тут много истории, много и географии. Мы – северный район. Очень много пьют. Никогда так не пили. Богаче стали – раз. Более нервные – два. Наркотики нужны. Раньше пили меньше»[1745]. Но, как пишет его внук, Молотов «личным примером эту кампанию не поддержал. Во всяком случае, в свои девяносто пять лет рюмку за обедом по-прежнему мог выпить»[1746].

Ф. Чуев пишет о последнем в жизни Молотова дне Октябрьской революции 7 ноября 1985 г.: «Молотов поднялся над составленными столами, пересчитал число тарелок, уточнил, сколько будет народу. Увидев на столе две бутылки сухого вина и по бутылке шампанского, водки и коньяка, сказал, что этого много, чтоб открывали вино, либо водку, либо коньяк. Увидев, что я уже открыл коньяк, не позволил внуку откупорить водку. Эта бережливость, вряд ли жадность, проявлялась в нем всегда, но сейчас, с годами обострилась. Он из тех людей, кто привык на себя тратить минимум». Опять же антиалкогольная кампания на дворе. «Уселись за стол, он произнес тост, подняв рюмку с красным сухим вином:

– По праву самого старшего за этим столом я хочу выпить за 68-ю годовщину Великой Октябрьской социалистической революции, за то, чтобы каждый из нас сделал что-то полезное для нашей революции!»[1747] Что же, вот-вот начнется новая революция, которая качественно изменит социальный строй страны. Но ее уже будут делать незнакомые Молотову люди. Да и Горбачев стал первым генсеком, с которым Молотов не был знаком лично.

«Я сидел с ним рядом, видел, что ест он неторопливо, мало, всего понемножку. Звонили, поздравляли его с праздником, он к телефону уже не подходил.

Он в обычной своей коричневой рубахе навыпуск, серых брюках, черных, начищенных ботинках. Левый глаз совсем сощурен, закрыт… Говорилось несколько тостов. Неожиданно он сказал, что мы здесь не напиваться собрались, а отметить годовщину Октября. Такого раньше не было. Примерно через час он встал из-за стола, сказал: „Обед окончен“ – и ушел отдыхать. Мы продолжали сидеть за столом», – рассказывает Ф. Чуев[1748].

Как и многие в стране, Молотов рассуждал о том, что бы он мог посоветовать Горбачеву:

«– Во-первых, продолжать ту линию, которую мы ведем, она ленинская, она социалистическая, но не полностью – надо усиливать социалистические элементы и в хозяйстве, и в культуре, и в самой партии…

Мы идем вперед, но остается много трудностей, в том числе, возникают те трудности, которые, казалось бы, были преодолены легко, а легко нам ничего не дается, потому что мы живем, по существу, в мелкобуржуазной стране. И строим социализм и идем к коммунизму, потому что власть и авангард народа твердо держатся за политику, которую проводит партия»[1749]. В конце жизни Молотов пришел к сочетанию пессимизма и оптимизма. С одной стороны, СССР продвинулся не очень далеко по пути социализма. С другой стороны, в отличие от времени Хрущева и Брежнева, при Андропове и Горбачеве партия взяла правильный курс.

Впрочем, оптимизм в отношении политики Горбачева был осторожным, не безусловным: «Мало конкретного. Ускорение, ускорение. Торопиться тоже нельзя… Слов немало, но дел пока маловато»[1750]. Ничего, скоро начнутся такие дела, по сравнению с которыми «правый уклон» Хрущева станет коммунистическим левачеством. Но Молотов все же надеялся, что «партия ядро хорошее имеет»[1751].

«До последнего дня он старался все делать сам, – рассказывала Татьяна Афанасьевна Тарасова, домработница. – Очень волевой человек. Уже почти не мог ходить, а на прогулке стремился дойти до шестого столба. Бывало скажешь:

– Давайте до четвертого, Вячеслав Михайлович!

– Нет, до шестого!»

Среди листочков, исчерканных в последние дни корявым почерком, есть один, где намечены тезисы, над которыми он собирался поработать:

«1. Основной принцип социализма (в отличие от коммунизма) – выполнение установленных обществом норм труда.

2. Коммунистическая партия – партия рабочего класса (не всего народа).

3. Демократия при социализме».

К этим вопросам он возвращался не раз за годы наших встреч. Видимо, ему хотелось побеседовать по проблемам социализма и с нынешним руководством, и он сказал как-то домработнице:

«Позвоните управделами Совмина Смиртюкову. Попросите, чтоб Горбачев нашел возможность поговорить со мной».

Не получилось.

Мозг работал, как и в прежние годы. И только перед самым концом замечались отклонения. Незадолго до смерти он прочитал последнюю страницу «Правды», отложил газету и сказал: «На пять часов пригласите ко мне Шеварднадзе». Видимо, его взволновала какая-то международная проблема, и он вошел в свою прежнюю роль члена Политбюро, Первого заместителя Предсовмина и министра иностранных дел, руководителя внешней политики государства. Думали, что до пяти часов он забудет, но он надел костюм, галстук. И тогда ему сказали, что товарищ Шеварднадзе занят и не может принять…[1752]

Молотов еще пытался писать, говорил Чуеву, что начал три работы, но двигалось дело тяжко: «Боюсь писать, потому что могу что-то напутать, перепутать»[1753]. Вячеслав Михайлович плохо слышал, не понимая собеседника раздражался.

О последнем общественном деянии Молотова пишет Ф. Чуев: «Перевел 100 рублей в Фонд помощи жертвам Чернобыльской АЭС имени В.И. Ленина – смотрю на почтовую квитанцию от 18 июня 1986 года»[1754]. Сбережений после Молотова осталось 500 рублей.

В последние месяцы жизни Молотов заметно ослаб физически. 27 июня он лег в ЦКБ. Нарастали проблемы с легкими. 8 ноября Вячеслав Михайлович скончался. Похоронили его за государственный счет на Новодевичьем кладбище рядом с женой.