Вячеслав Молотов. От революции до Перестройки. - Александр Владленович Шубин

Но для отмены колхозного строя достаточно простого партийного решения о передаче колхозной собственности государству. Вот и вся «революция». В реальной жизни деревни от этого мало что изменилось бы. Молотов уверен, что после ликвидации колхозного строя совхозы легко решат проблему производства продовольствия – вот только механизацию подтянем хотя бы до американского уровня[1706].

Но просто ликвидировать колхозную систему и Молотов не решился бы, будь он у власти. Для ликвидации классов «потребуется не одно десятилетие»[1707]. Его левый уклон сменяется на правый, большевистская твердость упирается в государственную солидность: «Чтобы это сделать, надо провести громадную подготовительную работу, а мы еще не делаем, потому что будто бы все построили, и этим задерживаем подготовительную работу к ликвидации и колхозов, и денег»[1708]. Так вот оно в чем дело – не в колхозах, а в деньгах, поводом для сохранения которых выставляется колхозный уклад.

Но причина сохранения денег в советском обществе гораздо глубже – это неспособность бюрократического распределения удовлетворять индивидуальные потребности людей не хуже, чем это делается за рубли через магазины. Планирующий государственный центр не мог учесть все потребности людей во всем их качественном многообразии. В случае замены товарно-денежных отношений плановым продуктообменом на обувной фабрике, например, должны были бы заранее знать, какие конкретно туфельки какого точно размера, цвета и фасона пожелает носить такая-то гражданка через год или в конце пятилетки. Технически учесть эти огромные массивы информации о потребностях было невозможно, и гражданке предоставлялась свобода выбрать себе обувь в магазине из неширокого, но все-таки набора вариантов. Альтернативой товарообмену на том уровне экономических возможностей была казарма, где все граждане и гражданки ходили бы в примерно одинаковой обуви и одежде. Собственно, миллионы советских людей так и жили, одевая на работу кирзовые сапоги и ватники без различия пола и формы ноги. Моделью такого «коммунизма» был ГУЛАГ, а не сталинское обещание об удовлетворении человеческих потребностей, которое так не понравилось Молотову. Вчерашние крестьяне, только что «зацепившиеся» за жизнь в городе, еще готовы были терпеть уравниловку. А их дети, привыкшие к удовлетворению базовых потребностей и чувствовавшие себя в своем праве, требовали не просто еды, а вкусной и разнообразной, не просто одежды, а качественной и модной. С этими задачами советская экономика справлялась неважно. «Пряников не хватало на всех». Кто-то побеждал в борьбе с дефицитом, особенно номенклатурные и торговые работники, кто-то проигрывал – особенно фабричные и сельские работяги. «Социализм» оборачивался зримым социальным расслоением.

Не видя его причин, Молотов считал само неравенство корнем проблем: «Конечно, кое-чего достигли. Опасность есть другая: расширение неравенства. Вот беда, вот она где, язва, а не в том, что теперь хуже живут. Несмотря на то, что теперь живут лучше в среднем и рабочие, и, тем более, крестьяне, есть очень отрицательный факт, что углубляется в стране неравенство. Это язва»[1709]. Так в конце жизни Молотов вернулся к зиновьевскому принципу равенства как основе социализма. В неравенстве главная для него угроза.

Социализм с точки зрения Молотова плохо совместим с использованием денег, потому что они являются инструментом неравенства, социального расслоения: «Ну вот, нет у Маркса, Энгельса, Ленина такого, где бы социализм был при деньгах, при мошне»[1710]. У «классиков» нет, а в СССР – есть. Молотов прямо говорил: «Я за то, чтобы взять курс на постепенное уменьшение роли товарно-денежных отношений»[1711]. Это вам не Микоян. Молотов писал: «Не следует недооценивать того очевидного факта, что при товарно-денежных отношениях создается благоприятная почва для оживления, а то и для усиления таких антисоциалистических тенденций в обществе, как мелкобуржуазное стяжательство и разные потуги к личному обогащению, как спекуляция и изворотливое взяточничество, как всякие хищения и иные способы наживы за счет государства и общественного хозяйства – хотя всему этому не должно быть места в социалистическом обществе. Эти антисоциалистические явления и наблюдающееся кое-где их усиление в свою очередь „подогревают“ и оживляют такие, далеко еще не изжитые остатки старого государственного аппарата, как бюрократизм и бездушное отношение к нуждам простых людей, как погоня за „теплыми местечками“, как еще столь живучий карьеризм, особенно в кругах, пристроившихся по-мещански зажиточно и пользующихся некоторыми материальными привилегиями»[1712]. Так что в бюрократизме виновато сохранение денег. А вот не будет их, проклятых, и чиновники тут же станут отзывчивыми и самоотверженными, перестанут использовать свое положение для получения для себя и своих семей лучшей и большей части доверенных им ресурсов.

Нет, не перестанут и в случае безденежного планового хозяйства. Пока у одного человека есть право распоряжаться ресурсами и жизнью другого, никуда не денутся и злоупотребления этим правом. Социальное расслоение вытекает не из факта существования денег, даже Маркс критиковал денежный фетишизм. В СССР социальное неравенство вытекало из неравноправия людей в управленческой иерархии.

Молотов считал, что торопиться с внедрением бесплатности не следует: «Бесплатно – едва ли это правильно, рано. Это тоже опасно, это за счет государства. А если за счет, то это надо очень умело и осторожно делать»[1713]. «Но уничтожить их нужно, – настаивает Молотов. – Деньги – это часть буржуазного общества. Планирование – решающее для уничтожения денег. Деньги – часы труда. Это будет стоить столько часов труда, это – столько. Смазываете вы вредность денег, потому что большинство считает, что без денег не обойтись!»[1714] Но труд бывает разного качества, интенсивности и результативности, не сводится к отбыванию рабочего времени.

Бюрократизм казался Молотову наследием капитализма, связанным с деньгами. «Надо думать и о бюрократизме в государстве, потому что, если государство будет бюрократизироваться, оно постепенно будет загнивать. У нас есть элемент загнивания. Потому что воровство в большом количестве. Вот, говорят, отдельные недостатки. Какие там отдельные! Это болезнь капитализма, которой мы не можем лишиться, а у нас развитой социализм! Мало им развитой – зрелый! Какой он зрелый, когда – деньги и классы!»[1715]

Молотов ищет путь от нынешнего недосоциализма к далекому полному социализму через планирование: «Чем можно заменить материальный стимул при социализме? Я не согласен с прославлением бригады Злобина – это же самый настоящий подрядчик, таких и при царе было полно! Вот я в своей работе называю шесть факторов, способных, с моей точки зрения, заменить материальное стимулирование при социализме:

Умелое научное планирование производства.

Социалистическое соревнование.

Подбор кадров.

Направленность всего общества (все организации должны работать на одну общую цель).

Международная социалистическая комплексно-экономическая интеграция.

Идейное воспитание партии (оно