Вячеслав Молотов. От революции до Перестройки. - Александр Владленович Шубин

в этом отношении настроен более пессимистически, чем я. Я ему сказал, что если половина человечества будет уничтожена, то еще останется половина, зато империализм будет уничтожен полностью и во всем мире будет лишь социализм, а за полвека и за целый век население опять вырастет, даже больше, чем наполовину“ (цит. по „Правда“ от 21/IX–1963 года).

Вокруг этого выступления Мао Цзэдуна был поднят, на мой взгляд, нездоровый ажиотаж. Мы „вспомнили“ это заявление, сказанное еще в 1957 г., для того, чтобы утверждать, что поскольку-де „китайские руководители рассуждают, половина или сто процентов человечества будут уничтожены в огне новой войны“, то по ним выходит, что можно рисковать войной, поскольку вторую половину ожидает „прекрасное будущее“ (Заявление Советского правительства от 21/IX–1963 года).

Это утверждение – явная передержка. Мы сами придали словам Мао Цзэдуна не свойственный им чудовищный смысл, тогда как они направлены против антимарксистских взглядов буржуазных пацифистов, видящих в возможной термоядерной войне „конец света“»[1665]. В чем же тут передержка? Мао спокойно говорит о том, что, несмотря на страдания, термоядерная война – дело хорошее, так как после нее наконец победит социализм и погибнет империализм. К жертвам ради коммунизма нам не привыкать – миллионы уже пожертвовали. А тут такой шанс на окончательную победу. Автор записки, ссылаясь на многочисленные ленинские цитаты доядерной эпохи, солидаризируется с Мао. Правда, они не объясняют, почему на развалинах человечества, даже если кто-то выживет в термоядерной войне, восторжествует именно социализм, а не дофеодальная «военная демократия», которая ближе к первобытному коммунизму, чем к тому коммунизму, который был предсказан Марксом.

Записка критикует надежды авторов программы КПСС на победу пролетариата без гражданской войны. А как же «народные демократии Восточной Европы»? Теперь этим аргументом автора не застать врасплох: там социалистическая революция «опиралась на вооруженные силы Советской армии. История не дала нам примеров мирного перехода от капитализма к социализму»[1666]. И здесь советские коммунисты «пришли к полной ревизии марксизма-ленинизма под флагом борьбы с догматизмом»[1667]. Как югославские коммунисты.

Правда, как выясняется, и вооруженный путь пока к полному социализму не привел. Сравнивая критерии социализма по Марксу, Энгельсу, Ленину, автор приходит к выводу, что «наше общество, если мы не хотим вступить в спор с Марксом и Энгельсом, не вступило еще, не закончило еще строительства социалистического общества, что наше государство не выполнило еще полностью ни одной из основных задач, по выполнении которых общество может заслужить название социалистического»[1668]. Так что зря каялся Молотов в 1955 году за свое высказывание о том, что в СССР еще не построен социализм.

Словно испугавшись такого вывода, автор записки тут же оговаривается, что «практика социалистического строительства внесла некоторые поправки в теоретические наметки Маркса и Ленина…»[1669] Ах, так все-таки можно поспорить с «классиками» и по вопросу о наличии товарно-денежного обращения при социализме (так получается, что в СССР все-таки существует социализм), и по наличию как общенародной, так и групповой собственности. Но раз мы теперь строим коммунизм, то эти «поправки» нужно ликвидировать – вместе с колхозной собственностью и товарно-денежным обращением, которое при полном коммунизме следует заменить прямым продуктообменом, да еще в условиях изобилия[1670]. Ликвидировать колхозы – дело не хитрое, а вот как добиться в СССР изобилия и отмена денег в пользу планового продуктообмена – над этой задачкой коммунистические теоретики, включая Молотова, бились до самой Перестройки, которая эту задачу вообще отменила.

Программа КПСС ведет СССР в противоположном направлении – призывает укреплять колхозный строй, использовать деньги и материальную заинтересованность.

Но деньги не подготовят трудящихся к коммунизму. А вот диктатура пролетариата создана «для воспитания масс в духе сознательного отношения к труду как к первейшей и необходимейшей обязанности, для принуждения тех, кто пытается увильнуть от добросовестного исполнения этого своего святого долга перед обществом»[1671]. Такую диктатуру уместно назвать не диктатурой пролетариата, а диктатурой над пролетариатом, потому что она бдительно следит, чтобы пролетарии не увиливали от поставленных этой диктатурой трудовых задач.

Но это – если планы правильны. А Хрущев наворотил экономических ошибок. Записка приводит статистические данные, призванные доказать правоту Молотова: темпы роста производства промышленной продукции при совнархозах замедлились, капиталистов по уровню жизни не догнали, Целина оказалась нерентабельной, ликвидация МТС нанесла ущерб интенсификации аграрного производства.

Но реформа 1965 года, расширяющая права предприятий и делающая ставку на материальную заинтересованность – усугубляет ошибку 1957 года, переоценивая «способности очень многих наших работников мыслить по государственному, подчиняя свои личные материальные интересы интересам общенародным»[1672]. Так что нужно не расширять самостоятельность, как это делают югославские ревизионисты, а, напротив, крепить директивное планирование и ведомственную структуру управления[1673].

Автор солидаризируется с критикой сельскохозяйственной политики Хрущева на мартовском пленуме 1965 года, но пишет о его участниках: «…где же были они, когда готовили, или рассматривали, или голосовали за все те многочисленные мероприятия, которые ныне они же сами характеризуют, как необдуманные, преждевременные и т. д.»[1674]. Да там же были, где и соратники Сталина, которые с разной степенью резкости критиковали его политику посмертно. В СССР и КПСС критиковать первое лицо можно только после того, как его уже нет в Кремле. Автор не сдерживается в оценках: «Мартовский пленум ЦК КПСС 1965 г. дал его участникам убийственную для коммуниста характеристику – характеристику карьеристов, людей, боящихся не за свою жизнь, а за свои места»[1675].

Возможно, осенью 1964 года у Молотова были какие-то надежды на реабилитацию и сотрудничество с новыми лидерами страны хотя бы в качестве советника. Через несколько месяцев надежды приказали долго жить. Заканчивая свой многолетний антихрущевский труд, его автор не рассчитывает договориться с лидерами номенклатуры, победившими Хрущева. Можно сказать им то, что он думает, без обиняков. Возможно, его записка, отложившаяся в партийном архиве, станет путеводной звездой для следующих поколений партийных лидеров, которые придут к лидерству по мере отхода от хрущевского курса. Преодоление хрущевщины происходит медленно из-за засевших в Кремле бывших хрущевцев, но оно неизбежно, как неизбежен коммунизм.

Подводя итоги, автор перечисляет «вины» Хрущева: дискредитировал историю борьбы за социализм, разбил веру в правоту партии, представил борьбу с врагами советской власти как «дрязги в борьбе за трон, сведение личных счетов», «внес в кристально чистое учение марксизма-ленинизма многочисленные злокачественные элементы типичного мелкобуржуазного, соглашательского, меньшевистско-оппортунистического толка», «подверг учение марксизма-ленинизма коренному пересмотру, превратив его из боевого, революционного учения в соглашательски-ренегатскую теорию примирения социализма с капитализмом», «отверг социалистическую революцию как единственное марксистское средство покончить с войнами вообще», протащив такие идеи, как парламентский путь развития революции, «постарался