Вячеслав Молотов. От революции до Перестройки. - Александр Владленович Шубин

которые та или иная сторона выдвигают в обоснование своей позиции»[1654]. Тут автор записки выдает 30-е годы за 20-е, даже за их середину. Даже борьба с «правым уклоном» в 1928 году велась закулисно, а членам «антипартийной группы» дали выступить на пленуме, а затем объявили на весь свет, в чем по мнению ЦК не правы Молотов, Маленков и Каганович. Это куда демократичнее, чем расправы над большинством членов ЦК ВКП(б) в середине 30-х годов – те публично и пикнуть не успели о своей особой позиции. А Молотов возмущается, что на XXII съезде не дали выступить тем, кто мог заступиться за Сталина. С тем же успехом можно было ждать на XVIII съезде выступление в защиту Троцкого и Бухарина. Так что зря автор записки «потел» над объяснением того, почему Хрущев вел партию против ее воли, а Сталин – в полном соответствии с ней. Оба вели, куда считали правильным, изолируя оппозицию аппаратными методами, а в случае со Сталиным – и с помощью массового террора. Это, конечно, не значит, что Сталин и Хрущев выбирали партийный курс субъективистски, не учитывая настроения в партии. Авторитарная и тоталитарная системы не исключают лоббирования снизу, учета правителями настроений в обществе и элите. В этом отношении Хрущев ориентировался на массовые настроения даже в большей степени, чем Сталин, пойдя по пути послаблений, расширения социальных гарантий и сферы свобод.

Автор записки чувствует, что выставлять Сталина в роли большего демократа, чем Хрущев, не убедительно, и добавляет еще один аргумент – Хрущев манипулировал неопытными делегатами, большинство которых вступило в партию во время войны и позднее. Но и это напоминает «ленинский призыв», который помог команде Сталина победить старых большевиков из левой оппозиции. Да и террор 30-х годов тоже привел в партийное руководство много новичков. И здесь Хрущев ничего не добавил к сталинским методам, только смягчил их.

Даже если бы полемика на июньском пленуме 1957 года была сразу опубликована, настроение в стране было таким, что аргументы Молотова и Кагановича не мобилизовали бы советское общество на их поддержку. Собственно, для этого не нужно было и знакомиться с этими аргументами – они были хорошо известны всем, кто жил при Сталине. «Антипартийная группа» вызвала определенное сочувствие в части общества самим фактом своего выступления против Хрущева[1655]. Но преобладающее настроение было в пользу «демобилизационного настроения», в котором автор записки тоже видит одну из причин успехов Хрущева[1656]. А вот это как раз то, что отличает вектор хрущевского периода от сталинского.

Записка сравнивает речи с осуждением культа на ХХ съезде КПСС и восхваления личности Хрущева после 1957 года. Вот он – культ. Далее автор обращается к цитатам Ленина об авторитетах (которые искусственно обрывались при цитировании в «Правде» в 1956 году), к обсуждению проблемы бюрократизации в партии в 20-е годы, развернуто цитирует «Новый курс» Троцкого и другие тексты лидеров левой оппозиции. Это нужно, чтобы сделать такой вывод: «Все оппозиционные элементы выступали против „теории вождя“, „культа вождя“, „культа личности“… История партии учит нас тому, что партия никогда (до XXII съезда) не шла на поводу оппозиционных демагогов, пытавшихся подкупить партию красивыми словами о демократии, о свободе мнений и т. д.»[1657]. Вообще-то и XXII съезд КПСС не даровал никакой свободы мнений – что Молотов испытал на себе, будучи исключен за несогласие с новой программой. Но дело не в свободе мнений, а в том, что «культ личности» – троцкистская идейка. В КПСС победил троцкистско-бухаринский блок – троцкизм идейно-политический и бухаринизм экономический.

На съезде Хрущев выступил против тех, кто считает, что при социализме должна сохраняться диктатура пролетариата. С точки зрения марксистско-ленинской схемы смены общественных стадий это справедливо. Диктатура пролетариата должна существовать после прихода к власти коммунистической партии и до возникновения коммунизма. Социализм – первая фаза коммунизма. Значит, если есть социализм (то есть коммунизм), то уже нет диктатуры пролетариата. Но Маркс, Энгельс и Ленин считали, что по мере приближения к коммунизму государство будет вообще отмирать, что диктатура пролетариата – это отмирающее государство вроде коммуны (общины). Так что при социализме не будет не только диктатуры пролетариата, но и государства вообще. С этим уже никак не может согласиться Хрущев – не распускать же СССР из-за того, что Сталин решил считать социализмом тот строй, который построили в 30-е годы.

Решение этой теоретической коллизии должна была предоставить программа КПСС 1961 года, которую автор иронически характеризует как «образец „мирного сосуществования“ социализма с капитализмом в марксистско-ленинской теории»[1658]. В программе провозглашается, что государство в СССР стало «общенародным». Это автор с цитатами из классиков разоблачает как отход от марксизма. При этом за схоластические упражнения, искажающие смысл написанного «классиками», достается Суслову[1659]. Учитывая влияние Суслова в партийном руководстве 60-х годов, уже одного этого выпада было достаточно, чтобы руководители КПСС отнеслись без сочувствия к такой записке. Тем более, что ее вывод о программе, по которой КПСС жила и при Брежневе, категоричен: она «сходит с марксистско-ленинских классовых, пролетарских позиций на соглашательскую, примиренческую социал-демократическую точку зрения»[1660].

Эта критика очень близка к маоистской, да автор записки и не скрывает, что с его точки зрения в споре с китайскими коммунистами Суслов, с его точки зрения, неправ[1661]. Получается, что в главных коммунистических спорах 60-х годов автор записки поддерживает маоизм. Как и левая оппозиция 20-х годов и как маоисты 60-х годов, автор записки ставит международные аспекты развития социализма-коммунизма выше национальных, внутригосударственных: «Утверждения Программы КПСС об окончательной победе социализма в СССР, о ненадобности диктатуры пролетариата и ее перерастания в общенародное государство являются отречением от марксистско-ленинского учения о социалистической революции, продолжающейся вплоть до полной и окончательной победы социализма на земле»[1662]. Вот такая перманентная революция. А провозглашение программой «возможности мирного сосуществования на неопределенный долгий срок государств с различным общественным строем, провозглашение этого мирного сосуществования объективной необходимостью – по сути дела означает не что иное, как отрицание непримиримости классовых противоречий между социализмом и капитализмом»[1663].

Автор говорит об общности своих взглядов с позицией КПК[1664], прямо берет под защиту Мао Цзэдуна: «Отвечая людям, утверждающим, что в случае ядерной войны погибнет все человечество, погибнет „окончательно и бесповоротно“, в свое время Мао Цзэдун говорил:

„Если будем воевать, то будет применено атомное и водородное оружие. Я лично думаю, что на всем свете будут такие страдания, когда погибнет половина человечества, возможно, и более половины. Я спорил по этому вопросу с Неру. Он