Машина смерти - Джин Мастейн

кресле закинув нога на ногу, он застыл на месте. Она была потрясающе хороша. У нее были черные волосы до пояса, как у Шер, и кожа цвета кофе с молоком; ее короткое коричневое платье с узором в виде турецких огурцов давало простор для фантазий. Он почувствовал, что ей было бы самое место на рекламной полосе глянцевого итальянского журнала – в непринужденной позе на красном «феррари», – и поскорее ретировался на нижний этаж, лишенный дара речи.

Пытаясь прийти в себя, он спросил Нино:

– Кто эта девушка?

– Наша няня, Дениз Деллисанти. Дениз из сонма святых[40]! Красивое имя, красивая девушка! Почему бы тебе не пойти поговорить с ней?

Бывший разведчик набрался мужества и направился обратно наверх, где он оставил Дениз. О чем они говорили, он почти не запомнил – кроме того, что ей было семнадцать лет и она была младшей из пяти дочерей и только что поступила в Университет Сент-Джонс в Куинсе. Помимо того что она была красива, она была умна, скромна и приятна в общении, и ее фамилия так ей шла: Деллисанти. Действительно, Дениз из сонма святых!

Через шесть недель он пригласил ее на свидание. Они сходили в кино, а затем отправились в дом Нино на чашечку кофе. Он сопроводил ее домой в пол-одиннадцатого вечера. Она жила с родителями, и ей строго-настрого наказали вернуться домой не позже одиннадцати. Свидания быстро взрастили отношения, но до физической близости дело пока не дошло. Она была против интимных отношений до замужества. Доминик, влюбленный по уши, не пытался переубедить ее.

Что же касается Нино, то он мог бы остаться темной лошадкой для ФБР, но только не для родителей Дениз. Они знали некоторых его финансовых клиентов и были не в восторге ни от него, ни от его племянника. Они позволяли Дениз сидеть с их ребенком только потому, что Гаджи жили поблизости и хорошо платили. Доминика возмутило такое предосуждение, но он понимал причину их отрицательного отношения к его беспокойному дядюшке.

Доминик еще служил в армии, когда Нино попросил его оказать ему одну сомнительную услугу. Она была представлена как вопрос чести. Дантист, который жил и работал неподалеку, отпустил недвусмысленный намек в отношении одной из своих пациенток – Роуз Гаджи. Нино воспринял это практически как попытку изнасилования и дал Доминику знать, что он собирается заложить динамитную шашку под парадное крыльцо его дома.

«Он оскорбил мою жену и твою тетю. Это ему покажет, что он должен убраться из этого района, пока ему не навредили по-настоящему. Мы подберемся туда сегодня вечером. Ты будешь меня прикрывать».

Зная Нино и будучи наслышан об истории с Винсентом Говернарой, Доминик был удивлен скорее не преувеличенной реакцией Нино, а его уверенностью, будто племянник ему поможет. Однако из-за того, что целью операции был не человек, а всего лишь крыльцо, он все же последовал за Нино. Через несколько дней после такого предупреждения дантист действительно собрал чемоданы и уехал.

Доминик никогда не говорил Дениз об этом происшествии, равно как и о теневой стороне жизни своего дяди, – разве что завуалированно, на таком языке, который местная девушка наподобие Дениз хорошо понимала. «Забавно, что бывает с людьми в этой жизни, – рассуждал он. – Ты точно знаешь, кто в чем замешан, просто по тому, как они себя ведут, но если они к тебе дружелюбны и относятся хорошо, то они считаются хорошими людьми».

Дениз любили все. Через какое-то время студенческое братство Университета Сент-Джонс избрало ее «Мисс Мю-Гамма-Дельта». Она пригласила Доминика быть ее парой на коронации и последующей вечеринке. Со своей короткой армейской стрижкой он казался не на своем месте: в конце 1968 года его сверстники активно перенимали внешний вид и взгляды хиппи.

На вечеринке он пережил свой первый вьетнамский флешбэк. Он стоял у стены, попивая пиво и наблюдая, как танцуют другие, когда в комнате вдруг как будто раздался взрыв и повсюду разлетелись части тел. Он бросился на пол и закрыл лицо руками. Дениз склонилась над ним.

– Ты в порядке? Что, война?

– Нет, хуже.

Она обняла его.

– Я думаю, слишком много перемен на меня навалилось, – наконец сказал он. – Там было ужасно, а здесь я с тобой, и я счастлив. Это все равно что побывать в аду, а потом сразу вознестись в рай.

– Я люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю, – на его глаза навернулись слезы. – Ты делаешь меня счастливым. Видишь, я даже плачу. Не могу в это поверить. Хочешь потанцевать?

– Все что твоей душе угодно.

16 декабря 1968 года Доминик был с почетом уволен из армии, но в душе он навсегда остался в ее рядах. В собственных глазах он оставался военным, и это придавало ему уверенности в своей смекалке, удаче и силе. Его внезапная слабость на вечеринке в честь Дениз была всего лишь одним из последствий былых сражений, которым со временем надлежало исчезнуть. Тем не менее он начал скрывать часть своей военной сущности, потому что его стала привлекать другая сторона культуры того времени. Он, конечно, не пошел бы на антивоенную демонстрацию, но начал носить рубашки с длинными рукавами, чтобы скрыть татуировки воздушных войск на правом предплечье.

Его переполнял оптимизм, но, за исключением отношений с Дениз, прогресс был не так уж велик. Он поступил в колледж Майами-Дейд, но редко посещал занятия. Он и еще несколько ветеранов с подобными настроениями проводили время, принимая ЛСД и слушая музыку в грязном подвале, который они снимали в каком-то гетто. Весной неожиданно появились Нино и Роуз. Они приехали во Флориду посмотреть, как идет строительство их роскошного зимнего дома.

Доминик был смущен и удивлен тем, что Нино не обрушился на него со страстной речью, посвященной его неопрятной внешности и такому же окружению. Вместо этого дядя спросил: «Почему бы тебе не приехать домой?» – добавив, что он собирается купить небольшой бизнес итальянского мороженого в Бруклине. «Управляй сколько влезет, только подстригись и приведи себя в порядок».

Когда Доминик позвонил матери и рассказал ей об этом предложении, она постаралась его отговорить. Она вспомнила, как читала где-то о том, что кого-то занимавшегося подобным бизнесом недавно застрелили прямо на рабочем месте.

– Только в Бруклине тебя могут убить за то, что ты делаешь мороженое, – отозвался он, но этот ответ показался ей слишком легкомысленным.

– Это жизнь твоего дяди, – заявила она. – Не забывай об этом.

Устав от обеспокоенности матери, Доминик принялся носиться с новой идеей. В письме к Дениз он предложил ей сбежать вместе с ним