Русь и норманны - Генрик Ловмянский

Т. Арне, о существовании шведской колонии в Смоленске ни в коей мере не подтверждает теорию норманнского происхождения Древнерусского государства, а скорее противоречит ей. Ведь Смоленск не играл в IX–X вв. выдающейся самостоятельной политической роли[325], зато был важным торговым центром{65}; потому возникновение здесь шведской колонии указывало бы еще раз на купеческий характер скандинавской иммиграции. Надо, однако, признать, что существование этой колонии спорно. Из примерно 700 раскопанных гнездовских Курганов Арне признал скандинавскими 25 или 26[326]; подробный разбор инвентаря этих погребений, проведенный Д. А. Авдусиным, показал, что только один из этих курганов носит отчетливо скандинавский характер; он же признал скандинавским еще один курган, опущенный Т. Арне[327]{66}. Можно предполагать, что шведский ученый под влиянием письменных источников (а они содержат ошибочные сведения, как это будет показано ниже) и в своих археологических исследованиях переоценил роль скандинавов на Руси. Так, при наличии одного или двух предметов шведского происхождения он относит захоронение к скандинавским, хотя такое предположение требовало бы источниковедческого контроля. Более того, он причисляет к шведским даже курганы, не содержащие шведских предметов, если они отличаются богатством инвентаря; но ведь и славянская знать обладала богатствами. Более справедливо было бы признать, что и в славянских захоронениях могут появляться предметы скандинавского происхождения[328]. Но даже если среди гнездовских курганов не два скандинавских захоронения, а более, как считает Т. Арне, остается фактом, которого он не отрицает, что преобладающую массу погребений составляют славянские, а также, что славянские и скандинавские захоронения были перемешаны, что указывает на мирную совместную жизнь обеих этнических групп{67}. Из этих данных также вытекает, что нет оснований говорить о захвате власти скандинавскими купцами над местным населением, чему противоречит и количественное соотношение обоих элементов. Скорее нужно думать, что русские политические круги в Смоленске, как и в иных пунктах Руси, терпимо относились к скандинавским пришельцам, поскольку торговля, которой они занимались, отвечала потребностям славянской знати и прежде всего приносила большой доход княжеской казне. Ведь скандинавы усилились в Смоленске только с конца IX в., т. е. в условиях достаточно развитой русской государственности[329].

Однако скандинавы не заняли доминирующего положения в русской торговле, как можно было бы предполагать, исходя из явного интереса к дорогам на Восток. Сам факт кириллической надписи «гороухща» (горчица или иная пряность{68}) на глиняной амфоре первой четверти X в., найденной в одном из гнездовских курганов[330] и привезенной в верховья Днепра с юга, свидетельствует, что купцы, которые, как можно полагать, сделали надпись, чтобы различать товары, заключенные в амфорах, пользовались русским языком и письмом{69}. Подобные обозначения встречаются и на других русских амфорах X–XII вв.[331]. Из арабского источника — сочинения Ибн Хордадбеха — мы узнаем, что славянский язык был господствующим в торговле Восточной Европы и уже в IX в. распространился к югу. По сообщениям того же автора, в Багдаде имелись славянские евнухи-переводчики, посредничавшие между русскими купцами и местным населением[332]; славянским языком владели и европейские купцы — раданиты, ведшие торговлю в Средиземноморье и на других южных морях[333]{70}.

Для более полного выяснения характера деятельности скандинавов на Руси надо обратить внимание на их отношения с народами, населявшими восточные берега Балтики. Это особенно важно, поскольку варяги, направляясь на Восток, частично использовали пути, ведшие через Балтийские страны, и их экспансия на Балтике находилась в тесной связи с движением на Восток.

Шведы завязали торговые отношения с противоположным берегом Балтики еще задолго до эпохи викингов и тогда же начали оседать здесь, хотя и в небольших количествах. Наплыв скандинавов в Финляндию[334] достиг кульминации в VII в., однако в следующем столетии ослабел и почти прекратился в эпоху викингов, когда началась ассимиляция скандинавских переселенцев в местной среде[335]{71}. Подобное явление, но в более слабой форме встречается также па территории Латвии и Эстонии, где на основании археологических находок выявлен лишь один пункт (Гробине){72}, о котором можно говорить как о месте пребывания шведов с VII в. до 800 г.[336], когда шведская колония исчезла. Таким образом, наблюдается характерное явление: в период наибольшей скандинавской экспансии в Европе, включая крестьянскую колонизацию в Англии, скандинавская иммиграция в ближайшие заморские страны — Финляндию, Эстонию, Латвию — прекращается; не отмечается опа польской наукой и в Поморье[337]. Исключение составляет Пруссия, где скрещивалась шведская и датская экспансия и где скандинавская иммиграция не прекращалась в эпоху викингов. Говорят о существовании здесь двух скандинавских колоний: одной — на территории Эльблонга или его окрестностей, в Дружне (Трусо) в VIII–IX вв.[338], другой — на полуострове Самбия близ Вискаутена с IX до начала XI в.[339]{73}. Это ослабление скандинавской экспансии в Прибалтийских странах не без основания связывают с развитием торговли в эпоху викингов. Но с VIII в. в финских материалах исчезают не только следы колонизации, но и вообще шведские элементы, и лишь в XI в. они становятся снова обильными[340]; аналогичные изменения показывают раскопки в Эстонии и Латвии. Как утверждает Нерман, шведская торговля с этими странами развивалась в IX–X вв. слабо и снова оживилась лишь около 1000 г. Этот исследователь предполагал[341], что торговля с Ливонией замерла в связи с возрастающим Интересом шведских купцов к далеким восточным землям, где их манили богатства Руси, Византии, арабского мира; только около 1000 г., когда ослабел обмен с Востоком, восточнобалтийский рынок вновь обрел значение для Скандинавии. Это мнение представляется верным.

Восточная торговля целиком поглотила внимание шведских купцов и привела к их исчезновению из Прибалтийских стран, чего нельзя сказать о грабительской и вообще военной, захватнической деятельности скандинавов. Военные походы на противоположный берег Балтики засвидетельствованы в IX–X вв., в период ослабления торгового обмена. О скандинавских набегах па Финляндию, Эстонию, Ливонию, Земгалию, землю куршей, Самбию говорят рунические камни[342] к сожалению, источник поздний, в основном XI в., тем не менее дающий общее представление о направлениях скандинавской экспансии на Балтике в эпоху викингов; характерно, что в них, как и в сагах, отсутствуют известия о Литве, в которой сравнительно мало и археологических находок скандинавского происхождения[343]. Известия же саг о Прибалтике относятся к разному времени[344]{74}; но, к сожалению, эти известия мало полезны, поскольку записаны значительно позже. Они требуют сопоставления с другими, более достоверными историческими источниками. Ценные сведения содержатся в «Житии св. Ансгария», написанном учеником Ансгария Римбертом около 870 г. Из этого источника известно, что племя Chori (курши) когда-то подчинялось