Архитектура. Как ее понимать. Эволюция зданий от неолита до наших дней - Мария Борисовна Элькина

Для нас привычно осязаемое разделение помещений на более и менее открытые миру. Лучше всего оно понятно на примере средневекового дома. Его первый этаж был доступен практически для всех, потому что в нем находилась мастерская или лавка, где хозяин работал. На втором этаже располагалась общая комната, где все обитатели, включая учеников и работников, собирались вместе, на третьем – спальни хозяев. Подобное деление мы видим и в хрестоматийном здании итальянского Возрождения, палаццо Ручеллаи, с той разницей, что на уровне земли в нем расположен банк, а на почти невидимом с улицы четвертом этаже – каморки для прислуги. Такая модель перекочевала и в многоквартирные европейские городские дома. Помещения вдоль улицы занимает разного рода торговля, бельэтаж – наиболее престижное жилье, а остальные комнаты по мере удаления от улицы все более скромное. В петербургских доходных домах в чердачных помещениях снимали иногда даже койки. Такое положение дел сохранялось по крайней мере до изобретения лифта.

Очень часто в большом городе отсутствие возможности уединиться становится не выбором, а вынужденной ситуацией, и именно поэтому приватность и простор представляются несомненно желанными как свидетельство социального успеха. Однако простой и как будто очевидный взгляд на вещи на деле оказывается слишком односторонним. Ле Корбюзье, великий идеолог функциональной архитектуры, полагал, что пространство для жизни должно быть достаточно мало для того, чтобы до всего можно было дотянуться рукой, не вставая с места. В его собственном доме-кабине не было даже кухни, он обедал в ресторане у друга по соседству. Современный финский архитектор Марко Касагранде предпочитает жить с семьей в одном общем пространстве, без отдельных спален для каждого. Их добровольный нестандартный выбор обращает внимание на очевидный факт: важна возможность не только отделиться друг от друга, но и взаимодействовать. Никто не может сказать наверняка, какая степень изолированности оптимальна.

В одном из самых древних обнаруженных археологами больших человеческих поселений Чатал Хююке на территории современной Турции в дома забирались через потолок, а сами крыши оказывались, таким образом, общей территорией. Мы не знаем наверняка, как они использовались, но можем себе представить, что чем-то напоминали двор: позволяли общаться с соседями, встречаться и обсуждать вместе важные дела.

Об образе жизни говорит не только устройство жилища, но и то, ради чего люди его покидают, как взаимодействуют. Назначения самых ранних публичных площадок нетрудно угадать. Людей объединяла, с одной стороны, общая вера, а с другой – возможность обмениваться чем-то. Храм и рынок, иногда не отделенные один от другого, – два неотъемлемых атрибута почти любого города вплоть до самого последнего времени. В качестве третьего стоит назвать «дворец» – место, где в той или иной форме сосредотачивалась функция административного управления. По мере того как общество усложнялось, увеличивался и набор зданий, которым оно пользовалось. Древнеримская базилика служила одновременно рынком и судом. Сейчас мы бы увидели тут неуважение к правосудию, но в свое время подобное сочетание показывало, что законность играла в римском обществе фундаментальную роль. В Средние века заметными объектами стали дома гильдий, показывающие, как велик был вес профессиональных сообществ.

Как и архитектурные формы, функции зданий менялись эволюционно. Частные коллекции во дворцах превращались в публичные музеи, королевские парки – в городские, крытые рыночные лавки становились многоэтажными универмагами. Так происходило всегда и происходит на наших глазах. С приходом цифровых технологий библиотеки уже не так нужны как источник информации, зато растет их роль в качестве места, где можно провести время, получить полезную рекомендацию, с кем-то познакомиться. Торговые центры теряют утилитарное значение, многие из них уже сейчас приспосабливают под культурные или социальные нужды. Подземную парковку закрывшегося молла в Тайнане голландское бюро MVRDV превратило в общественную площадь с бассейном; часть конструкций здания сохранили, чтобы в них могли открыться небольшие лавки и кафе.

Такие не слишком заметные сиюминутно перемены могут остаться незначительными, а могут произвести революцию. Вплоть до XVIII века бюрократия оставалась уделом исключительно государственных институтов, частные организации обходились небольшими конторами. К 1720-м годам управление Ост-Индской компанией настолько усложнилось, что пришлось построить для его нужд целое здание на Лиденхолл-стрит в Лондоне. Его появление положило начало и деловому району британской столицы, и разительной перемене жизненного уклада. К началу XIX века главными городскими постройками все еще оставались храмы, к концу их место заняли офисы и светские публичные здания. Можно расценивать случившееся как ценностную катастрофу, долгожданное освобождение от навязанных догм или неизбежное последствие экономического роста. В любом случае, произошедший переход так значителен, что жизнь до него уже невозможно по-настоящему представить.

Из назначения здания мы узнаем, кто и зачем им пользовался, но не как. Даже религиозные сооружения могут разительно отличаться друг от друга. Как и жилые пространства, общественные до некоторой степени определяют передвижения людей, их положение по отношению друг к другу. Собор Святой Софии заставляет прихожан сливаться как будто бы в одно целое; барочные итальянские церкви в первую очередь подчеркивают своим устройством направление движения, с Запада на Восток; древнерусские православные храмы внутри, как правило, состоят из тесных и не слишком светлых помещений, выдавая принятую в культуре замкнутость, обращенность скорее к себе, чем к внешнему миру. Музеи могут представлять собой и строго организованную экспозицию, и аутентичные интерьеры старинных дворцов и особняков, и открытые площадки, умеющие превращаться хоть в классическую картинную галерею, хоть в небольшие кинозалы. Каждый из перечисленных типов создает разную дистанцию между зрителем и искусством – и физическую, и эмоциональную.

Вместе с тем не нужно считать способность структуры построек навязывать поведение абсолютной. По виду сооружения не всегда можно точно угадать, что в нем или вокруг него происходило, одно и то же пространство можно использовать по-разному.

Насколько точно здание должно быть приспособлено к своей функции? Многие архитекторы в прошлом веке увидели еще одну благородную сторону профессии: они мечтали с помощью собственной находчивости и стремительно развивающихся производств удовлетворить все потребности общества, в первую очередь – построить жилье для небогатых горожан, скромное, но продуманное. Взгляд на создание среды как на индустрию предполагал, что любой жизненный процесс – работу за столом, научные исследования, просмотр кинофильма – можно обеспечить оптимальным количеством квадратных метров и идеально подходящими технологическими решениями. Этот оптимизм не учитывал по меньшей мере два важных нюанса. Во-первых, потребности людей трактовались автором проекта, и редкий гений мог угадать их достаточно точно, чаще чужое представление о комфорте казалось навязчивым. Во-вторых, уклад жизни продолжает меняться, и все быстрее. То, что вчера выглядело достижением прогресса, завтра может безнадежно устареть – тем вероятнее, чем более инновационным