Архитектура. Как ее понимать. Эволюция зданий от неолита до наших дней - Мария Борисовна Элькина

думать о красоте ради красоты, когда ты можешь изменить общество к лучшему? Формула модернизма проста и в чем-то до сих пор бесспорна: использовать достижения прогресса, ради улучшения жизни людей. На пути от мечты к практическим решениям идеи, само собой, несколько упростились. Когда после войны модернизм одержал победу, его посыл свелся к тому, чтобы превратить архитектуру в индустрию и за счет этого обеспечить большинству крышу над головой и солнечный свет в окнах.

Надо сказать, что задуманное скорее удалось, чем нет. Промышленное домостроение облегчило быт сотен миллионов людей, однако оно же вызвало столько негодования, сколько, пожалуй, ни один другой эпизод в истории архитектуры.

Причины, по которым самый щедрый душевный порыв, когда-либо посетивший архитекторов как профессиональное сообщество, не получил заслуженной благодарности, не раз обозначены: это эстетическая и функциональная однообразность конвейерных зданий и районов; запрограммированная в намеренно разреженной для лучшей освещенности среде пустота; отсутствие идентичности, то есть схожесть между собой кварталов во всех концах света – в Европе, Азии, Африке и Америке.

Однако есть и еще одна причина нелюбви к воплощенному идеалу: он не оставлял выбора в виде какого-то принципиально другого дома или возможности адаптировать пространства внутри к своим привычкам. Как и любая утопия, модернистская оказалась тоталитарной.

Декорации

Район Митпэкинг, Нью-Йорк, США

Район Митпэкинг, Нью-Йорк, 2014. Черный мел, бумага

Утверждение, что архитектура фиксирует в пространстве некий социальный порядок или экономический уклад, подразумевает только то, что она задает рамки, некие параметры среды, которые можно по-разному использовать.

Нью-Йоркский район Митпэкинг (в дословном переводе – мясоразделочный район) пережил несколько радикальных трансформаций, и не все они сопровождались глобальной перестройкой. Здесь сначала был пригород, потом индустриальные кварталы бок о бок с жильем и, наконец, рынки и скотобойни, давшие месту название. К 1960-м годам из-за глобализации, повсеместного распространения супермаркетов и замороженной еды мясные рынки стали приходить в упадок, уступив место ночным клубам, а потом и модным дизайнерским магазинам. Окончательное превращение бывшей промзоны в популярное и дорогое место случилось, когда на проходившей через район железной дороге разбили теперь уже очень многим известный линейный парк Highline.

В Митпэкинге от старых времен не осталось ни запахов, ни грязи, ни шума, а промышленные корпуса со временем обрели культурную ценность, став историческим артефактом.

Конфигурация пространств не определяет их функцию бескомпромиссно, она в данном случае только задает интенсивность и многообразие, благотворные практически для любого социального сценария.

Гений места

Мавзолей Адриана (замок Святого Ангела), 135–139 годы, Рим, Италия

Замок Святого Ангела, Рим, 2015. Сангина, пастель, уголь, бумага

Обычно, когда здание меняет функцию, мы все равно воспринимаем его по первому назначению. Римский Пантеон вот уже полторы тысячи лет как занят христианской церковью, но он продолжает быть языческим «храмом всех богов». Айя-София в Константинополе по-прежнему известна миру как главный ортодоксальный храм, несмотря на то что полтысячелетия как не является им. Главное здание Эрмитажа, Зимний дворец, давным-давно ставшее музеем, в городской мифологии остается императорской резиденцией.

Мавзолей Адриана – редкое, пожалуй, исключение из правила. Легенда о происхождении названия «Замок Святого Ангела» рассказывает, что на заре Средневековья над сооружением видели Архангела Михаила с мечом в момент избавления города от чумы.

Еще римляне сделали мавзолей частью городских укреплений. Варвары разорили могилу, разрушили скульптуру и утащили часть декора. Римские папы использовали постройку как замок и тюрьму, соединив ее подземным переходом с базиликой Святого Петра. Климент VII, заказчик «Страшного суда» Микеланджело, прятался в замке во время разграбления Рима в 1527 году. Среди знаменитых узников тюрьмы – Джордано Бруно и Бенвенуто Челлини.

Более поздняя история постройки оказалась тесно переплетена с жизнью города, поэтому за ней и осталось распространенное название. Возникает некоторая путаница: здание строилось как мавзолей, похоже на крепостную башню и называется замком. Все назначения легко интуитивно угадываются, но ни одно не описывает объект исчерпывающе. Неразбериха не дает образу уложиться в понятный стереотип и делает архитектуру в большей степени атрибутом места. Если мы и не знаем точно, что за памятник перед нами, мы уверены, что существует только один город, где подобная многозначность в принципе возможна.

Глава V

Самые необычные здания

Кто и как создает шедевры

Вопрос, почему одни здания становятся шедеврами, а другие – нет, в равной степени занимает архитекторов и далеких от архитектуры обывателей. Первые думают, что же такое надо сделать, чтобы именно твое творение попало в толстую книгу с названием «Сто шедевров мировой архитектуры» и дату его постройки вместе с именем автора заучивали бы за партой. Вторые пытаются понять, зачастую с недоумением, почему одни сооружения должны вызывать у них большее восхищение, чем другие.

Как быть человеку искусства со своими большими и часто болезненными амбициями, в чем состоит залог его успеха или посмертной славы – отдельный разговор, которому посвящено немало произведений художественной и нехудожественной литературы. Относительно же того, как нам, заурядным прохожим, оценить результаты их трудов, не принято высказывать сомнений. Школа и средства массовой информации подспудно внушают нам, будто гениальность постройки – вещь настолько очевидная, что неспособность распознать ее следует считать собственным недостатком. Даже если такая мысль по самому большому счету и верна, ее следует считать вредной: ничто так не мешает развитию восприимчивости и вкуса, как страх ошибиться и оказаться в дураках, готовность доверяться чужим мнениям больше, чем собственным впечатлениям. Так остается меньше шансов опростоволоситься, но и научиться видеть незаурядное и выдающееся в архитектуре – тоже гораздо меньше.

Сравнительно недавно возникший феномен популярной архитектуры только усложняет дело. Несколько десятилетий назад на смену понятию шедевр пришло другое слово – икона. Хотя оно и означает в переводе на русский что-то многозначительное, «символический образ», практически это здание, ставшее очень известным, чье изображение говорит само за себя. Изначально речь шла о произведениях современных прославленных архитекторов, но постепенно определение перекинулось и на все, построенное в предыдущие века. Мы можем сейчас назвать иконой не только музей Соломона Гуггенхайма в Бильбао, но и Шартрский собор, и лондонский Биг-Бен. Памятники архитектуры стали чем-то вроде кинозвезд, узнаваемым по их бесконечно растиражированным фотографиям, едва ли в полной мере раскрывающим их талант. Знакомое по открыткам здание разглядеть, наверное, сложнее, чем увиденное впервые. К тому же надо признать: не все хорошо известные постройки – выдающиеся и не все выдающиеся постройки хорошо известны.

Успех архитектуры,