Ковальский в тылу врага - Неуловимый Джо

распространяться огромная туча холодного водяного пара, и когда ракета почти поразила цель, из комплекса вырвалась ослепительно белая молния. Она озарила всё так, что солнце показалось чёрным кругом, взрывная волна молотом прибила меня к земле. Последнее, что я помню, это жуткую боль, подобную той, которую я ощущал от ЭМИ, но только по всему телу и в сотни раз сильнее.

Глава 17. КБО «Земляника»

Очнулся я обессиленным, измождённым и почти слепым. От моего эльфийского слуха зрения и радиочувств не осталось и следа. Я едва мог различить отдельные пальцы на руках. Кости ныли так, будто титан в них распылили а потом снова сплавили. Но оставался нюх. Он лишь обострился и я почувствовал сильный запах сульфадиазина серебра и хлоргексидина, которым обрабатывали мою кожу.

Бронежилет, каска, набедренные пластины наколенники и наголенники поглотили большую часть световой энергии а вот одежда, которая прикрывала всё остальное расплавилась и прилипла, обжигая кожу. Единственное что радовало, эльфийский пигмент в клетках кожи отразил большую часть светового потока и открытые участки рук и скорее всего лица были практически невредимы.

Своим телом я почувствовал как ко мне приближаются шаги, как к моему телу прикасаются умелые руки, и поворачивают меня на другой бок. Вероятно, когда я подвергся неизвестному мне тогда излучению я лежал на животе, и пострадала моя поясница, ягодицы подколенные участки и шея. Что врачи мне говорили я не мог различить сам, потому я запустил механизмы автоматического самолечения, и стал по крупицам восстанавливать свою иммунную систему, проводить ревизию потерянных клеточных тканей, в первую очередь нервных, особенно слуховых.

— На вид обычная баба, майор, если бы не уши.

— Может с виду и баба, но далеко необычная.

— Как минимум потому, что вероятно она и есть командир того взвода.

— Да, это верно. Но вот взгляните. Я не большой специалист в гинекологии, хотя внешне всё как у женщин внутреннее строение репродуктивной системы не имеет аналогов в природе.

— Думаете это врождённое?

— Совсем не похоже. Это какие-то кустарные биопанковые эксперименты. Всё построено надёжно, капитан, с большим запасом по прочности и живучести.

Фигура с низким голосом шагнула ко мне поближе и заговорила прямо над моим животом, вероятно склонившись надо мной:

— Двенадцать видов яичников, пяти камерная матка, недоразвитые мужские гонады…

— Оу, да вы знаток, капитан!

— У меня брат увлекался биопанком. Всё говорил что мы все зря шерсти лишились, всё рассказывал мне, что хочет адаптироваться к русскому климату по-настоящему.

— Ну и как, адаптировался?

— Повзрослел, поумнел. Но привить мне любовь к биологии успел. Посмотрите, майор.

Фигура отошла от меня подальше и заговорила тихим голосом.

— Она синтезирует специальные фагоциты.

— Удивительно, никогда таких не видел! Какие умные…

— А ну ка взгляните в ядра поподробнее, вот вот хромосомы покажите.

— Это «он»?

— Однозначно, он. Вне всякого сомнения, капитан.

Тени ушли. Я был так погружен в процессы самовосстановления, что совершенно не задумывался как именно я их слышал тогда. Но восстановление шло своим чередом. Я нормализовал эндокринные процессы, очистил тело от повреждённых клеток с помощью аутофагии, восстановил недостающие в органах клетки и взялся за восстановление чувств. Больше всего у меня заняло восстановление зрения слуха и радиочувствительности, но в итоге я восстановился практически в полной мере. Судя по внутренним таймерам и прикидкам, у меня ушло на это около двух недель. А ещё через неделю я встал на ноги и даже начал нормально есть.

Комплекс базирования и обороны КБО «земляника» оказался настоящим произведением искусства русской инженерии. Большинство модулей, которые я ранее назвал «вагонами» оказались медицинскими модулями. Там было такое количество лекарств и медицинского оборудования, что я порой не верил своим глазам. Но больше всего меня удивило даже не это. Меня поразило, с каким уважением экипаж Земляники относился к пленным. Они относились ко мне практически с рыцарским благородством. Это меня подкупило и я всё таки взялся серьёзно учить русский язык и даже начал общаться с экипажем.

— Господин капитан. А цо стало з моими солдатами? Они все умарли? — наконец осмелился я спросить капитана, когда он проходил мимо моего модуля.

— Нет. Девятнадцать человек выжило. — Капитан протянул мне часть карт через окошко в двери — девять в очень тяжелом состоянии были отправлены в Варшаву вместе с погибшими.

Капитан протянул мне ещё по пять карт и продолжил:

— Пятеро потеряли зрение или слух, а ещё пятеро целы и невредимы. Ожидают отправки через дипломатические каналы. Я сожалею, но вас вообще не должно было здесь быть. Я понимаю, вы выполняли приказ. Так же как и мы. Ничего личного, Ковальский.

— А как же я?

Но капитан не ответил он молча ушел.

Я только без сил сел на свою больничную койку. Д этого времени я придерживался одного принципа: Мёртвым и раненным ты никому не поможешь, сначала помоги себе, а потом уже занимайся другими. Но когда я получил карты выживших, я стал вспоминать и пересчитывать тех кто погиб по моей вине. Именно я приказал идти в атаку, именно я позарился на чужое, именно моя гордыня и карьерные амбиции стали причиной гибели семнадцати молодых людей, и полной инвалидности для десятка других. Может быть если бы приказал не я, то скорее всего всё кончилось бы аналогично, если не хуже.

Я не стал додумывать эту мысль. Я выглянул в бронированное окошко модуля и заметил что из некоторых других модулей с воем сервоприводов начали выступать автоматические турели. Один только бог знает, сколько патронов хранилось в корнях «Земляники». Только добрая воля того парня, который предупредил нас об атаке сохранила жизнь мне и половине моего взвода. А ведь тот парень рисковал своей жизнью, чтобы предупредить врага об опасности. Мы отлично выполнили манёвр уклонения, все мы успели покинуть радиус поражения польской баллистической ракеты, но ранило нас именно защитное плазменное поле. Именно оборонительная плазма выжгла мои эльфийские чувства.

Я взял одну из карт, которая в доли секунды выгорела от плазменной вспышки как от десятилетий под солнцем. Я дорого поплатился за свою гордыню и чванство, я упал на койку и чувства нахлынули на меня с такой силой, что я не смог даже плакать.

— Что он делает?

— Грустит. — послышались шепотки за дверью.

— Бедняга, мобик наверное. Как и все те, остальные.

— Жалко бедолаг, Фюрер никого не щадит, особенно своих.

— И когда уже они повзрослеют, поймут что с оружием им тут нехер делать.

— Все вместе — видимо никогда. А этот добрый вроде, смотри вон за своих переживает.

— Откуда ты