Провоцирующие ландшафты. Городские периферии Урала и Зауралья - Коллектив авторов

Около полудня наша вооруженная баллончиком от медведей троица, как и было условлено, встретилась с Абдуллой неподалеку от деревни Овсянниковой, расположенной на узкой припойменной террасе, которая, стоит только двинуться вглубь материка, быстро сменяется болотами. На обочине тупиковой дороги, у неприметного съезда в лес стоял, в болотных сапогах и камуфляже, наш провожатый. Его, кажется, сильно смутили и наши большие рюкзаки, и то, что у двоих из нас не было никакого опыта ходьбы по болотам. Абдулла дошел от лодки, оставленной на Карасьем озере, до места встречи с нами за шесть часов. Это означало, что обратная дорога с грузом займет никак не меньше семи. А ведь к вечеру нам во что бы то ни стало нужно было добраться до Карасьева озера, лежащего на полпути к Лайтамаку.

Теория аффорданса (от англ. afford – предоставлять) была разработана американским психологом Дж. Гибсоном. Выдуманное им слово «аффорданс» означало «свойства среды, которые она, во зло или во благо, предоставляет животному». Дальше определение уточнялось (или затуманивалось), утверждалось, что аффордансы одновременно и объективны, и субъективны, являются не только фактом среды, но и фактом поведения животного, феноменом одновременно физики и психологии, чем-то, что живое существо способно различить в среде без посредников, напрямую [Gibson 1979: 129 и далее]. Коллегам Гибсона поначалу оказалась близка первая часть определения, хорошо переводившаяся в лабораторные исследовательские категории – в рамках диспозиционной интерпретации аффордансы описывались как объективные черты [Turvey 1992] или ресурсы [Reed 1996] среды, предоставлявшиеся животному. Предложенная позже реляционная интерпретация аффордансов, учитывавшая вторую часть гибсоновского определения и полагавшая, что аффордансы не являются ни характеристиками среды, ни характеристиками животного, но способами действия, при помощи которых вторые вписываются в первую, не снискала, согласно признанию ее автора, единодушного принятия в экологической психологии [Chemero 2022: 35–36]. Однако именно вторую часть определения высоко оценил антрополог Т. Ингольд, навсегда запомнивший субботний день 1988 года, когда туманность второй части этого определения помогла ему решить проблему культурно-природной дихотомии человека, над которой он работал.

Пока я шел к автобусу, меня вдруг осенило – ведь организм и человек могут быть одним и тем же. Мне пришло в голову, что вместо того, чтобы конструировать человека во всей его полноте из двух отдельных, но взаимно дополняющих друг друга компонентов, биофизического и социокультурного соответственно, скрепленных тонким слоем психологического цемента, мы должны попытаться найти способ говорить о человеческой жизни так, чтобы у нас не было нужды разделять его на эти разные слои [Ingold 2000: 3].

Хотя в написанной в результате этого озарения книге «Восприятие среды» собственно термин «аффорданс» употреблялся нечасто, всего двенадцать раз, вся она была развитием этой идеи – человек, как целостное органическое существо, не разделяемое на тело и разум, обретает свои жизненные навыки путем активного взаимодействия с окружающей средой [Ingold 2000].

Развивавшие этот главный тезис идеи Ингольда о вплетенности человеческой жизни в конкретный ландшафт, о линейном характере этой жизни, оперирующей не воображаемыми ареалами и упорядоченными гомогенными отрезками, а «участками», каждый из которых обладает какой-то особенностью, о формировании любых навыков не через обучение отвлеченным идеям, но в процессе вовлеченного практического опыта, были очень важны для нас во время путешествий по Заболотью.

* * *

Болото по-татарски «сас», отсюда топоним Сас Ях – Заболотье.

Были и такие годы, что самолет вообще не летал, после девяносто первого года. Я учился, был студентом, бегал в город пешком. Через болота. Ну, и первые годы работы тоже приходилось. В отпуск уйдешь пешком, с супругой… Ну и все, вместе в школе работаем, в отпуск вышли, вместе собрались, ушли, потом обратно пешком пришли. Такие времена были. Но люди и по сей день ходят. На самолет не попадешь, а надо [интервью, Лайтамак, 10.02.2020].

Илл. 4.2. Маршрут экспедиции, Тобольский район, деревня Овсянникова – Большое Карасье озеро – озеро Кривое – село Лайтамак, 15–16 сентября 2020 года

Только мы тронулись, как поверхность мха закачалась под ногами, словно водяной матрас. Абдулла назвал этот матрас «янкльмэ сас». Первое слово мансийское, означает «земля как волна», «волнистая поверхность». Промысловый словарь и некоторые хозяйственные практики болотные татары позаимствовали у вогулов и остяков, своих северных соседей – аборигенов Прииртышья.

Рям, облесенный верховой сосной, – так, емко и кратко, зовется на языке ландшафтоведов поросший карликовой сосной глубокий ковер из сапропеля, торфа и мха, набрякшая влагой недоземля, которой мы пробирались весь день 15 сентября, мечтая добраться до чего-нибудь менее гибридного. Промысловики Тобольского Севера называют этот ландшафт пошвором. Над рямом, сасом или пошвором иногда возвышаются минеральные холмы, гривы, заросшие урманом – высокоствольным таежным лесом. Типичный ландшафт Заболотья – возвышающиеся над болотом лесные острова «нормальной» земли, маяки для путников, прокладывающих дорогу от урмана к урману. Это не всегда самый прямой путь, однако «сухой ногой» идти быстрее и приятнее. Зимники, соединяющие Заболотье зимой, напротив, прокладывают кратчайшим путем, поверх замерзших болот, минуя залесенные участки. Поэтому летом зимние трассы превращаются в непроходимую кашу. Добавим к этому еще просеки, прорубленные геологоразведчиками, связистами или нефтяниками под свои нужды. Таковы дорожные аффордансы этой местности, c которыми приходится знакомиться всякому передвигающемуся субъекту. Традиционная тропа комбинируется из разных типов участков, каждый из которых соответствует тому или иному историческому этапу освоения этого пространства, типу мобильности, сезону. Для нашего путешествия Абдулла выбрал из имевшегося в распоряжении местных набора путевых комбинаций пешую летнюю тропу, оптимальную в данных условиях.

Наш путь начался в Карташовскому бору, на берегах Овсянниковского озера. Мы сошли в болото со старой гати, проложенной вдоль нефтепровода, и через час пути вышли к озеру Субаево, у берега которого, к нашему удивлению, покачивалась «общественная» лодка. Аффорданс? Безусловно. С помощью этой неожиданной возможности мы сократили время пешего пути, переплыв от одной путевой избы к другой напрямик, по озеру. Над озером кричали лебеди. Только на другом берегу мы поняли, как нам повезло что лодка оказалась там, а не здесь. Затем наш путь лежал через урман и рям к озеру Маленькому, на северном берегу которого обнаружилась небольшая избушка. С нее начинались окрестности Большого Карасьего озера, славного рыбой и клюквой. Многие лайтамакцы имеют здесь промысловые избы. Абдулла держал в голове сразу несколько мест, подходящих для нашей ночевки на озере. Все зависело от того, как скоро и в каком состоянии мы доберемся до озера.

Обстоятельства складывались