Иностранная литература, 2023 № 06 - Журнал «Иностранная литература»

— Да перестань, — совсем как Анни.

Ланцелот в ответ оглушительно сплюнул, угрожающе заявил:

— Ну, сама смотри, как я с вами со всеми сейчас разберусь!

И вошел в дом, хлопнув дверью. Я даже не успел понять, что он направляется ко мне в кухню, как он уже вломился в дверь и с размаху облокотился о столешницу своими мохнатыми татуированными кулачищами.

— Эй, ты! — заорал он на меня так, как будто я находился за километр от него, а не сидел напротив на расстоянии вытянутой руки. — Эй, ты! Ты вообще живой или так — конструктивный элемент?

Выговаривая эти слова, Ланцелот явно очень утомился и поэтому замолчал, чтобы перевести дух. Я подумал даже, что, может быть, у него стало плохо с сердцем.

— Тебе воды, может, налить? — поинтересовался я.

Ланцелот бухнул кулаком по столу, но вышло это у него как-то не очень громко. Вот, оказывается, что: он явился устраивать мне сцену. Раньше я только читал о таком в книжках, и мне стало почти любопытно.

— Не смей так со мной разговаривать! — завизжал Ланцелот. — Да что вообще ты знаешь о жизни? Ты просто сморщенный лесной гриб, вот ты кто. С нами тут вокруг тебя хрен знает что творится, какие-то дела, видишь ли, изо дня в день, ссоры-разговоры, цветы-конфеты, печенье-варенье. А ты что?

И Ланцелот требовательно замолчал, как будто ему действительно нужен был мой ответ.

— Слушай, угомонись ты уже, — сказал я.

— А ты, — продолжал Ланцелот. — Ничего! Как гриб сидишь со всех сторон одинаковый, как к тебе ни подступись.

Он помолчал и изысканно резюмировал:

— Это омерзительно.

Помолчал еще и добавил:

— Ты меня просто бесишь.

Я не очень хорошо понимал, что с ним, собственно, сделалось такое и почему, но вдумываться в это мне не хотелось.

— Ты слышишь? — спросил он и торжественно вздернул кверху свой грязный палец с обкусанным ногтем.

Я ничего не слышал.

— Ну уж нет, кретин, придется тебе услышать! — заверещал он, и в наступившей после его вопля тишине я в самом деле услышал что-то похожее на скрип несмазанных дверных петель.

— Это Лидия плачет в курилке, — заверил меня Ланцелот.

Я встал.

— Ланцелот, иди к черту, — попросил я. — Мне еще ужин на всех готовить.

На это он неестественно сощурился и зашипел, как змея:

— Чтоб ты подавился своим ужином.

И ушел, и опять хлопнул дверью. Так он мне весь дом скоро переломает, — подумал я. Я даже и не представлял себе, что он такой скандалист.

С этого самого дня все и пошло окончательно вкривь и вкось. Лидия и Ланцелот совершенно рассорились, и Лидия взяла манеру обедать на улице. Она элегантно, как официантка, ставила тарелку на растопыренные пальцы, в очередной раз извещала нас о том, что мы все надоели ей хуже черта, и отправлялась на обрыв сидеть под моим весенним деревом прямо на снегу и слушать прибой. Она протягивала прибою навстречу свои костлявые ступни, и будто бы кто-то заботливый и любящий Лидию набрасывал ей на ноги теплый зеленый плед с бахромой. Я наблюдал за этим в кухонное окно и, чтобы привлечь ее внимание, с оглушительным грохотом ронял на пол разнообразные предметы, но она ни разу не обернулась. Я до сих пор не очень-то хорошо понимаю, зачем я это делал. Я даже подумал тогда, что, может быть, Лидия и вправду немножко ведьма.

У Профессора кончился его приключенческий роман, главный герой пал жертвой последних страниц, и теперь Профессор был огорчен и не знал, чем себя занять. Он лежал на диване с мокрым полотенцем на голове, а Ланцелот молча сидел рядом, погруженный в какую-то нехорошую задумчивость, и время от времени полоскал Профессорово полотенце в огромном красивом блюде, расписанном длиннохвостыми желтыми птицами по темно-синему фону.

Анни целыми днями шлялась где-то в лесу, обмотавшись шарфом, связанным для меня Лидией, и у меня это вызывало тревогу, от которой я никак не мог отделаться. Она возвращалась поздно вечером, когда над верхушками елей уже появлялись звезды, словно лес запутывался рогами в росистой утренней паутине, и я выходил на крыльцо ее поджидать. Я подмечал, у кого из деревьев нынче день рождения, по тому, что старшие впервые уступили ему звезду на самую тонкую, самую юную веточку. Дом посвечивал сквозь высохшую траву под подоконниками, отгонял темноту от своих печальных окон, как корова хвостом отгоняет насекомых, и золотое дыхание распахнутой двери на мгновение застилало мое нетерпение. Мне неприятно было думать, что она побывала где-то без меня, что она видела что-то, чего не видел я, может быть, даже протоптала новую тропинку где-нибудь глубоко-глубоко в лесу, по колено в снегу, отводя от лица склонившуюся до земли ветвь, с которой наскучившей шалью, пушистой волной опадает ленивое, ослепительное кружево мороза, умиляя солнце своей прелестью, заставляя солнце расплывчато пускать смолистую стариковскую слезу. Анни появлялась из лесу с блестящими от восторга глазами, с заиндевевшими косичками, и над плечами у нее подпрыгивали оранжевые кисточки, которыми была украшена ее шапочка. Пес следовал за ней по пятам с точно таким же ненормальным и счастливым выражением на бесстыжей морде. И после этого из раза в раз повторялся один и тот же разговор:

— Ты где была? — спрашивал я Анни, пока она, опираясь на мою руку, расшнуровывала ботинки.

— Сам же прекрасно знаешь. Не беспокойся ты, везде все пока по-прежнему. Зима ведь.

Да, конечно, я испытывал беспокойство, но вот этого самого заветного слова — “пока” — я тогда не заметил. Я не понял, что у меня осталось совсем мало времени. Я как ни в чем не бывало бродил по лесу вокруг дома, спускался к реке по утрам и смотрел на то, как на рассвете пропадают в тумане и лес, и река, и виден только розоватый потрескивающий лед у самой земли, у самой высохшей травы. Я вставал неповоротливыми меховыми ботинками на эту границу, в самое начало бесконечности, и тихая, хрупкая линия таяла у меня под ногами. Я пробовал сон реки на прочность, все гадал, когда она уснет так глубоко, как будто по-прежнему бездонна, и можно будет идти по ней к солнечным тайникам лесных далей, которые раньше казались мне недостижимыми.

Однажды, уже в темноте, я вернулся домой из леса и увидел, что в прихожей кто-то опрокинул корзинку с антоновкой и даже не подумал собрать рассыпавшиеся яблоки. Я собрал в карманы те яблоки, что подгнили с бочков, и отправился в Круглую комнату выяснять, кто это такой растяпа, но на пороге увидал нечто небывалое