За мной, читатель! Роман о Михаиле Булгакове - Александр Юрьевич Сегень

сам стал танцовщиком! В Киев накануне бегства гетмана приехала знаменитая Бронислава Нижинская, сестра еще более знаменитого Вацлава Нижинского. Да-да, читатель, ты прав, та самая участница «Русских сезонов» Дягилева в Париже и Лондоне, в которую до революции был страстно влюблен Шаляпин. А теперь в нее втюрился Колька Сынгаевский, стал ухлестывать, и что ты думаешь, очаровал пышногрудую скуластую танцовщицу своими загадочными разноцветными глазами, правый – черный, левый – зеленый. О своей бурной страсти он горячо рассказывал, когда весь пандемониум собрался на втором этаже дома № 13, чтобы идти оборонять Киев от наступающих войск Петлюры. Для храбрости они тогда, конечно же, сильно приняли на грудь, и Гладыревский опять напропалую бессовестно, но красиво врал:

– Гетман готов сжечь Киев, если в него вступит Петлюра, как некогда сгорела Москва! Он мне говорит: «Юрий Леонидович! Только вам я доверяю совершить сей героический акт. Если только петлюровцы победят, сожгите их в колыбели городов русских!» Но, к счастью, господа, до этого не дойдет. Сенегальцы! Киев спасут эти доблестные и дикие зуавы. Их уже тридцать тысяч высадилось в Одессе, и они стремительно двигаются в нашу сторону. Колониальные войска Франции, господа. Они, как мы, ненавидят Петлюру и всю эту мразоту, что пришла в его армию.

– За что же, позволь тебя спросить? Что он им-то сделал?

– Это уже не важно, главное, что от них не будет ему спасения. А знаете, господа, как немцы называют Петлюру? Пэтурра.

– Да ты уже сто раз это говорил!

И вот тут разоткровенничался Сынгаевский:

– А я, братцы, наконец-то влюблен. И эта любовь на всю жизнь.

– Да ну! В кого же?

– В Нижинскую.

– Привет тебе! Никакой надежды. Она замужем, у нее двое детей, – махнул рукой Булгаков.

– Да если хотите знать, у нас уже все амур пур тужур. А мужа она бросила. Влюбилась в меня с первого взгляда, как пантера, а я в нее.

– Когда врет Юрий, к этому уже все привыкли, – засмеялся Николай Третий. – А вам, Сынгаевский, врать не пристало.

– Богом клянусь! – бушевал Николай Первый. – Я поспорил с ней, что быстро выучу технику танца, и уже беру уроки. Извольте поглядеть! – И он довольно эффектно взбрыкнул некое явно не самопальное па.

После той знаменательной попойки весь пандемониум отправился на передовую, где войска гетмана сосредоточились дать отпор петлюровцам. Но явился генерал Келлер и приказал всем снимать погоны, уходить и прятаться, потому что гетман позорно бежал и защищать в Киеве некого, да и бессмысленно ввиду десятикратного превосходства противника.

И в Киеве воцарилась самостийная вакханалия. Симон Васильович Петлюра был человеком с явными психическими отклонениями, склонный к палачеству и садизму. Таковым в большинстве своем оказалось и петлюровское сволочное войско, состоящее не из украинского народа, а из его отребья, выродков.

Множество доблестных русских офицеров, если не оказались убитыми в первые дни Директории и не смогли уйти из Киева на юг в Добровольческую армию, попали в плен к петлюровцам. И в один из хмурых декабрьских дней их, включая героя генерала Келлера, вывели к памятнику Богдану Хмельницкому, чтобы расстрелять, забить прикладами, заколоть штыками.

Так начался 1919 год. Доктор Булгаков вернулся к частной медицинской практике и уже 5 января выписывал господину Судзиловскому настой горицвета, раствор кодеина и бромид натрия для успокоения нервной системы. Насмотревшись зверств петлюровских гайдамаков, Николаша Второй стал страдать бессонницей и нервными расстройствами. Чашки и тарелки следовало прятать от него подальше. На втором этаже дома № 13 он совершил нечаянное рекордное разбитие целого сервиза.

Они все чувствовали себя пришибленными тем, что творилось в Киеве. Ждали, что и к ним на второй этаж заявятся синие жупаны и шаровары:

– Москаляку на гиляку! Гайда, кацапы, смерть прийматы.

Некому теперь стало бороться с бесчинствами пандемониума. Карум исчез вместе с немцами, оставив жену в Киеве, а Василиса с Ядвигой и Инной, ограбленные дочиста, теперь целиком зависели от квартплаты жильцов сверху. Но и сам пандемониум притих, и бесчинства его угасли. Да и как тут бесчинствовать в пьянках, когда по всему городу бесчинствуют в зверствах! Гладыревский в штатском однажды объявился с коньяком, шампанским и огромным букетом роз, бог весть где раздобытых, и вручил все сие Варваре Афанасьевне:

– Надеюсь, ваш муж навсегда растворится в своей национальной немецкой стихии. Как, бишь, его звали? Варум? Дарум? Отныне я объявляю вас дамой своего сердца и буду доблестно добиваться вашего расположения.

Он пытался устроить пирушку, но она не получалась, как пирог без муки. Пел, а никто не подхватывал и никто не аккомпанировал.

Сынгаевский же совсем пропал в своих балетах. В середине января в Киеве открылась «Школа движений Брониславы Нижинской», и он вовсю учился и учился танцевать, дабы быть всегда рядом со своей пассией и танцевать вместе с нею на подмостках. Кто бы мог подумать, что в парне откроется подобное рвение. Соблазнила полячка. Пропал казак! Появился у него и соперник – семнадцатилетний Серега по фамилии Лифарь, но куда ему до демонических глаз, черного и зеленого! Оказалось, не врал Николай Николаевич, закрутилась у него с балериной любовь-морковь, да такая, что, кажется, под венец стали собираться.

Вот только не в Киеве суждено им было соединиться узами брака, ибо как полтора месяца назад только и слышалось по всему городу ужасающее «Петлюра-Петлюра-Петлюра», так теперь доносилось: «Большевики-большевики-большевики». И не знали, что лучше, при оголтелой, пьяной от горилки и зверств Директории или при товарищах красноармейцах, будет. Но большинство склонялось к тому, что хуже уже некуда, и ждали большевиков – кто с нетерпением, а кто и с восхищением.

Симон Васильевич Петлюра

[Из открытых источников]

Недальновидный Петлюра полагал, что, разрешив толпе вечно пьяных головорезов творить повсюду зверства, он скрепит их, повяжет кровью и они охотнее станут сражаться за свое право и впредь удовлетворять садистские потребности. Но это глупость. Сволочь в таких случаях быстро деморализуется, и вовсе не сволочь в итоге побеждает в войнах. Под сто тысяч головорезов привел Симон Васильович к Киеву в середине декабря, а и двадцати не оставалось уже через месяц. Награбив добра, выколов множество глаз, вздернув на гиляку, вспоров животы, изнасиловав женщин и девиц, звероподобные гайдамаки уходили с награбленным по своим селам, растворялись, как гниль, в ночной мгле истории. А уж сражаться с не менее звероподобными большевиками им никак не хотелось, потому что у большевиков главное «мы наш, мы новый мир построим», а не нажива.

Первого февраля доктор Булгаков принял решение уходить из Киева и вместе с женой,