Гена Портер и Зловещие Мертвецы - Константин Александрович Костин

– Вот теперича, – лесник говорит, – и выпить не грех!

А чего бы и нет? В приятной компании всегда выпить не грех, тем более, когда есть за что! Троих мертвяков победили, да сколько еще там, по пути, пока сюда добрались! Их же надобно не просто на тот свет спровадить, но и, как полагается – помянуть каждого. А ежели не помянуть, как полагается, того и гляди, как Тоха, во снах являться начнут, душу в шашки выигрывать.

Только Колян за табуреткой потянулся, чтобы поднять ее, которой Ильич зомбю бил, как заревел, как белуга. У меня прямо вся душа в пятки ушла. Вся, без остатка.

Зомбя, как оказалось, которая лесникова баба, не вся сдохла, а только на куски разлетелась. Вот голова той зомби Коляну в руку зубами и вцепилась. Колян орет, рукой трясет, зомбю стряхнуть пытается. А зомбя крепко уцепилась, только орать не может, оттого, что рот Коляновой рукой занят. Зато глазами во все стороны зыркает.

Я зомбячью голову за волосы ухватил, на себя тяну, Степан Ильич за меня тянет, а Колян – в обратную сторону. Но, как говорится, гусь свинье – что об стену горох. Так дюже лесникова жена в Колянову руку впилась, что ничто ее отодрать не может, хоть ты тресни! У Коляна уж дух весь вышел, столько орать-то, только шипит, как змей, да глазами вращает.

– Эх, – говорил лесник, – плохо вы, мужики, баб знаете. Смотрите, как нужно!

Занавеску на окне схватил, да как сморкнул в нее со всей дури! Ой, что тут началось!

– Ты чего творишь, ирод неблагодарный, – жена его мертвая запричитала, – я ж только давеча занавески постирала!

А не может же такого случиться, чтобы человек одновременно и говорил, и кушал при этом! Потому что некрасиво это – с набитым ртом разговаривать. Нас детства этому учат. Для того тосты и были придуманы, чтобы и выпить можно было, и закусить, и поговорить при этом, пока тост сказываешь.

Выпустила зомбя руку Коляновскую из пасти своей мертвяковской! Я от неожиданности прямо как стоял – вот так, стоя, на жопу и приземлился. Эта все не унимается, причитает, как занавески стирала да гладила, а сам лесник только перед телевизерем на диване валяется, палец о палец ударить не может.

– Ох, – говорит, – живая достала меня до самых печенок. Думал, как помрет – тогда отдохну. Угораздило же ее после смерти упырем обернуться!

Как двинул лесник сапогом по голове, так она в погреб и укатилась. А я крышкой прикрыл. И табуретку сверху поставил, чтобы надежнее было. Чтобы никогда уже оттуда не выбралась.

Глава 15

Теперь-то уже все. Жену лесниковую окончательно победили, ни у кого сомнений в том не было. Сгинула она навечно в подвалах прошлого. Стало быть – теперь выпить ничего не помешает! А то за окном и без того темно было, и все темнее становится. Так черно, что руку туда высунь – собственную руку разглядеть не сможешь. Да и, опять же – пятница. Уже полночь скоро, а мы еще трезвые, ни в одном глазу не то что там соринки какой, даже хмелинки не видно! Для чего нам собираться по пятницам, если все трезвые останемся?

Сели все за стол, все чин чином, как полагается. Да так гладко сели, что сомнения у меня появились, что все так гладко пройдет. Вот как что гладко идет – постоянно что-то случается. Случай у меня был. Пошел в магазин, за едой да за питьем. За тем питьем пошел, за которым полагается. Я ж не дите малое, газировку халкать. Купил, что нужно. Расплатился, вышел. И иду себе спокойно. Главное, так легко идется, будто по воздуху шагаю.

– Какие, – думаю, – сумки изобрели, что вообще веса не чувствуется!

Хвать! А сумки и нету! В магазине забыл сумку! Едва сердце не остановилось. Так я со всей прыти обратно в магазин припустил, еле успел, там уж мою сумку поделить собирались. Вот с тех пор, ежели все хорошо – я подозревать начинаю. Чую, что раз хорошо началось – то добром не кончится.

Да и с тех пор, как Тоха коньки отбросил – так постоянно пакости какие-то случаются, то сны кошмарные, то еще чего похуже. Димка тот же приключился – про долг свой вспомнил.

Лесник стакан свой взял и в полный рост выпрямился.

– Давайте, – говорит, – мужики, – говорит, – чтобы у нас не так, как там, у них, а чтобы у нас все как у людей, по-человечьи было! Чтобы все наши начинания кончались кончаниями. И, вообще – куй железо на котором сидишь, а не то другой покует!

– Это, – говорит Степан Ильич, – дело. За такое дело и выпить не грех!

И тоже встает и тоже свой стакан тянет – чокнуться, стало быть, хочет. Ну, раз такое дело, то и я встаю, и Колька – тоже. Вдруг, ни с того, ни с сего, Колян берет стакан и об стену его со всей дури – хрясь! Ладо бы пустой был – тут я б еще как-то понял. Расстроился человек, что пустым стаканом чокнулся. Так нет же – самогоном полный, до самых краев! Тут мы все как обалдели!

Ильич даже не выдержал, а уж на что спокойный человек – подзатыльник ему отвесил.

– Совсем, – говорит, – молодежь от рук отбилась. При коммунистах-то пили бы, да смаковали. Еще б и благодарности говорили! А тут – никакого уважения к чужому труду нету! Никакого почитания, понимаешь, возрасту! Человек старался, самогон делал, а ты его вот так, об стену!

– Так то, – говорит Колька, – само оно как-то получилось. Я хотел в себя, стало быть – внутрь употребить, а рука сама об стену стакан треснула!

Пригляделись мы к руке Колькиной – и впрямь нечисто дело. То знаки непонятные корчит, то по столу шерудит, тарелки на пол скидывает. А там – и пельмешки, и огурчики малосольные, и грибочки – чего только нету! Совсем рука Колькина от рук отбилась!

Лесник-то и смекнул, в чем дело:

– Так это, – говорит, – та самая рука, за которую моя жена куснула! Вот через тот укус зло и проникло в руку!

Как рука это услышала – вмиг поняла, что ее раскрыли, нож со стола – хвать и на лесника бросилась! Тот едва со