Измена. Без права на дочь - Анна Томченко

 Какая же я…

 Господи, пусть сейчас все закончится, и я тихонько сбегу. Но Илья убрал мои волосы с шеи и поцеловал нежно. По телу прошёлся мороз. Я прикрыла глаза, чтобы не зареветь.

 — Аглая, ты чего-нибудь хочешь? — тихо спросил Илья.

 Сдохнуть я хочу!

 Я помотала головой, а пальцы Ильи спустились по позвоночнику, рисуя непонятные узоры, только мне казалось, что их вырезали охотничьим ножом. А потом поцелуи, которые теперь отпечатывались на теле как клейма, которые ставили на шлюх в средневековье. Ладонь Ильи скользнула по бедру. Поднялась выше, перехватила под грудью и потянула назад, вынуждая меня лечь на спину.

 — Аглая, — навис надо мной Илья. От него пахло так остро сексом и похотью. И в любой другой момент я бы облизывала его кожу, чтобы ощутить этот вкус на губах, но сейчас меня мутило. — Что-то случилось?

 Мне казалось, что я онемела, но вздох полной грудью, и все же я смогла сказать:

 — Я не думала, что будет так…

 Так больно, мать твою!

 Илья наклонился ко мне и накрыл мои губы своими. Я через силу заставила себя ответить на поцелуй, который теперь оставлял полынные ноты на кончике языка.

 Абсент.

 Илья ещё целовал меня, прикасался к груди, но я уже не отвечала. Мое тело не реагировало. Оно не подводило. Оно было солидарно с моей моралью. Нельзя брать чужое.

 Через полчаса Илья все же принес мне сок, а сам вышел в душ. Я подскочила на кровати и экстренно стала одеваться. Застал меня Илья в коридоре. На нем, кроме полотенца на бёдрах, ничего не было.

 — Аглая, ты что творишь? — он успел сделать только шаг, но я уже открыла дверь. На пороге остановилась и как можно спокойнее сказала:

 — Ты бы фото убирал, когда домой девок приводишь…

 Недоумение. Короткий проблеск понимая. Илья дёрнулся ко мне.

 — Черт, Аглая, нет…

 Но я закрыла дверь снаружи. Не стала ждать лифт, а побежала по ступеням. Вспомнив про одиннадцатый этаж, конечно, пожалела о своей вспыльчивости, но не передумала.

 На улице тёплый июньский ветер хлестнул по плечам, поднимая рой мурашек. Я передернулась вся. Пошла в сторону остановки.

 В душе было так гадостно и мерзко, словно искупалась в чане с отбросами. Меня, можно сказать, выворачивало от омерзения к самой себе. Хороша дура. Куда лезла? Неужели не понятно, что такие как Илья не страдают от нехватки женского внимания.

 На остановке до меня наконец дошёл смысл слов, сказанных начальницей. Я зажала ладонями лицо и почти застонала, но люди вокруг остановили. А в автобусе стало совсем невыносимо. Я прокручивала все с моменты первого знакомства, и становилось понятно, что я просто вообще ничего не понимаю в мужчинах, поэтому зря полезла. Зря почувствовала себя неотразимой, обаятельной и вообще…

 Вот дура.

 Я шмыгнула носом.

 Время чуть больше полудня, но мне уже так плохо, что забирать Иду из садика я решила прямо сейчас, чтобы больше не выходить из дома. Воспитательница светилась, как старый самовар Валерии Ивановны, и что-то там щебетала про детский утренник, но все слова пролетали мимо меня. Только капризный тон Аделаиды, что она не успела погулять с группой, меня отрезвил. И мы пошли на площадку в хороший двор. Пока Ида каталась на качелях, я успела и погрустить, и поругать себя, и даже пожалеть.

 Очень сильно хотелось плакать. Забиться в угол и реветь навзрыд, но слёзы редко помогали делу, поэтому, придя домой, я отправилась на кухню. Надо хоть суп сварить. В морозилке, как назло, осталась одна курица и той половина. Зато в овощном ящике была свекла, и я решила, что борщу быть. Аделаида притащила кукол на кухню и разложила их на полу возле балкона. Я нарезала овощи и внутри содрогалась от воспоминаний.

 Это было ужасно.

 Это настолько меня выбило из колеи, что я не замечала, как на меня зыркает мать. Как недовольно пыхтит за моей спиной. А вот поддатый Толичка не мог терпеть такого демонстративного равнодушия к своей персоне. Он прицепился к матери с великосветской беседой. Валерия Ивановна хотела забрать Иду к себе в комнату, но дочка, сначала наевшись натертой моркови, а потом и свеклы, запротестовала, тут ещё капусту будут раздавать.

 Ниночка принесла очередную очень полезную кашу и читала, как ее правильно варить. Ида стала меня дёргать, что хочет кушать, и я вытащила вареную курицу, дала ножку. Аделаида как индеец бегала по квартире, чумазая и с куриной ногой. Варвара третий раз вышла из комнаты и попросила убавить звук, она с обслуживания и реально хочет выспаться. Время приближалось к четырём, и я только поражалась, как за весь день она ещё не выспалась. Толичка достал аккордеон и неумело стал играть. Ида, завидев это, решила устроить концерт по заявкам, но поскольку песен особо не знала, то просто дрыгалась под корявую мелодию. Во всем этом гвалте мать, которая вдруг решила снова поговорить о нашем переезде, меня дико раздражала. Я и так с трудом сдерживала злые слёзы, а тут ещё и она.

 Номер Ильи я закинула в чёрный список, поэтому даже не ждала от него звонка, но и от этого ещё обиднее становилось.

 — Когда же вы наконец переедете? — ворчала мать, шагая за мной к двери. Звонок в таком шуме никто не расслышал, но я как раз направлялась в свою комнату и поэтому откликнулась. На пороге стояли мужчина и женщина в строгих костюмах. Я оторопело уставилась на визитёров. Из-за угла выбежала Ида в майке и шортах, в руках она сжимала куриную ножку, а на моське были разводы от свеклы. В этот момент пьяный Толичка пинком открыл дверь своей спальни и вывалился в коридор. На груди его аккордеон заиграл первыми аккордами «Катюши». Злая Варвара вылетела из своей спальни и закричала в пустоту:

 — Когда-нибудь будет покой в этом дурдоме?

 Ниночка, которая варила новую кашу, что-то ответила с кухни, а потом оттуда повалил пар. Я обернулась к двери, и женщина, вытащив документ, произнесла, холодно глядя мне в глаза:

 — Служба опеки.

 Глава 26

 — Опека? — с паникой