«Верный Вам Рамзай». Рихард Зорге и советская военная разведка в Японии. 1933–1938 годы. Книга 3 - Михаил Николаевич Алексеев

ВОПРОС. Почему вы сразу после ареста не встали на путь признания?

ОТВЕТ. Пытался обмануть следствие и увернуться от ответственности.

ВОПРОС. С какого времени вы встали на путь предательства и измены?

ОТВЕТ. На путь предательства и измены я встал с марта месяца 1937 года.

ВОПРОС. Расскажите, какие обстоятельства предшествовали этому?

ОТВЕТ. С марта месяца 1937 года я являюсь шпионом японской разведки. Меня завербовал в марте месяце 1937 года быв. в то время военный атташе в Японии РИНК Иван Александрович. Вербовка произошла при следующих обстоятельствах: как я показывал на предыдущих допросах я с мая месяца 1936 года проходил стажировку в Японии, как стажер-лингвист.

В марте месяце 1937 года я должен был выехать из Токио на последние два месяца стажировки в гор. Киото.

Примерно за день до отъезда я явился представиться по случаю отъезда к РИНКУ в его кабинет. РИНК завел со мной разговор о предстоящей моей работе в Киото, о том, какими переводами я буду заниматься. Потом РИНК спросил, не скучаю ли я по дому, по семье и когда я ответил, что скучаю, то он сказал: „Ну, вот в Киото развлечетесь немного, только смотрите, не заводите шашни с полицией“. Я сказал, что, кажется, своим поведением я не заслуживаю такого напоминания. РИНК засмеялся и сказал: „Я, конечно, шучу. Я ведь отлично знаю вас, как отличного и честного работника. Я ведь знаю вас больше, чем вы думаете. <..> знаю и то, что вы обо мне не очень хорошего мнения как о военном атташе“. Я почувствовал смущение и одновременно удивление <..> Я не знал, что сказать, РИНК же продолжал: „Ну, ничего, не смущайтесь, это не так страшно. Я знаю даже и то, что вы состоите в секретной разведывательной организации, работающей в контакте с японской разведкой“.

Я был огорошен, не понимая, шутка это или же РИНК говорит, что-то страшное, с кем-то меня путает. Я что-то сказал, что здесь какое-то недоразумение или что-то в этом роде. РИНК засмеялся: „Ну, если не состояли, то будете состоять с сегодняшнего дня“. Я опять что-то пробормотал, спросив, как все это понимать. Ринк ответил: „Я уже сказал вам, что знаю вас как отличного честного работника, но как разведчик вы еще зелены и никуда не годитесь. Мы сделаем из вас настоящего разведчика. Хорошо ли вы знакомы с агентурной разведкой?“ Я ответил, что знаком теоретически. РИНК сказал: „Ну, теория одно, а практика – другое. Не думайте, что агентурная разведка ведется так, как пишут в книгах. На практике мы ведем разведку в контакте с японской разведкой. Мы даем сведения ей, а она нам, и не только в Японии, а и в других странах ведется так разведка нашим управлением. Да и не только управлением, так ведут разведку и в НКИД, и в Коминтерне, так же работают и контрразведка НКВД“. Я удивился и спросил: „Какой же смысл такой разведки? Зачем командованию такие сведения?“ РИНК отвечал: „Ну, не будьте наивны, речь идет о нашей секретной организации, а не системе вообще“.

Я спросил: „Значит, попросту говоря, – шпионской организации?“ На что РИНК ответил: „Ну, пусть будет так, если вам больше нравится страшное слово, но имейте в виду, что это мощная организация не несколько человек, а десятки тысяч, которая охватывает все отрасли нашей страны – как английская „Интеллиженс Сервис“. У вас конечно, является мысль, как быть, кому сообщить? Но я вас сразу же предупреждаю, не делайте глупостей, если не хотите стать „самоубийцей“ и хотите еще повидать Союз и свою семью. Имейте в виду, что в Полпредстве наших людей больше половины, что, куда бы вы ни сунулись, вы нарветесь на нашего человека; если пошлете письмо, то все письма проходят через японскую полицию. Если пошлете письмо с кем-нибудь из уезжающих, чтобы опустить в Москве, хотя бы на имя вождей партии и правительства, то все равно это письмо попадет сначала в регистратуру к нашему человеку, который имеется в каждом правительственном и партийном органе. „Самоубийство“ вам будет обеспечено и в этом случае. Вас могут найти утонувшим на пляже во время купания, „случайно“ задавить автомобилем на улице и т. п.“

Я спросил, что же это за организация – троцкистская? РИНК ответил: „не будем распространяться, вам надо понять, что это секретная разведывательная организация, в полном распоряжении которой вы теперь находитесь. Вы не волнуйтесь и не пугайтесь, сейчас отправляйтесь в Киото и освойтесь с этой мыслью“. <..>

Я вновь заявляю, что вербовка меня имела место именно в марте месяце 1937 года. Правда, я знал уже о начавшемся разоблачении предателей в армии, но не мог предполагать, что кроме этих отдельных лиц, о которых я знал из газет, ведется разоблачение крупных предательских групп. Я был настолько морально подавлен угрозами РИНКА, что не чувствовал себя в состоянии элементарно разобраться в том, что разоблачаемые группы по существу то же, что и организация, о которой говорил РИНК, т. е. что между этими организациями должна существовать организационная связь. Боязнь перспективы ареста меня, конечно, пугала, но перспектива возможного физического уничтожения, о котором говорил РИНК, пугала больше, так как казалась ближе и вероятнее. <..>

Вся обстановка сложилась таким образом, что вопрос РИНКА – согласен ли я проводить шпионскую работу, был излишен. Я не оказал сопротивления, что предрешило мою дальнейшую судьбу. <..>

ВОПРОС. При каких обстоятельствах и когда вы вернулись в Токио?

ОТВЕТ. Из Киото я вернулся уже совсем в Токио во второй половине мая (числа не помню) 1937 года. От секретаря РИНКА ФЕДОРОВА я сразу же узнал, что я не остаюсь в военном аппарате, а отзываюсь в Советский Союз.

Дня через два после моего приезда в Токио – РИНК пригласил меня к себе в кабинет и сказал, что в военном аппарате я не остаюсь и что меня отзывают обратно. При этом он добавил, что наш первый разговор имеет силу, но что я получу конкретные указания от ПОКЛАДОКА, к которому я должен заехать в штаб ОКДВА, где ПОКЛАДОК работал начальником разведотдела. Таким образом, я от РИНКА узнал, что ПОКЛАДОК является также японским шпионом, от которого я должен получить указания по своей шпионской работе.

РИНК добавил также, что я не должен делать глупостей, твердо помня, что, куда бы я ни обратился с попыткой разоблачения организации, я везде нарвусь на члена организации, и в этом случае мне не доехать домой.

Допрос прерван 11 декабря 1939 года в 4 часа 00 утра.

Допрос возобновлен 11 декабря 1939 года в