Заберу твою жену - Мария Сергеевна Коваленко

До вчерашнего дня я не думала, что способна переживать за своего тюремщика. В отличие от Петра, Вадим всегда был со мной строг. Он не разрешал нам с Робертом долго играть в парке, следил за каждым моим взглядом и подслушивал каждое слово.

Иногда Вадим делал мою жизнь невыносимой. Рядом с ним я ощущала себя каторжницей, с которой ради показухи сняли кандалы. Но утром...

На него невозможно было смотреть. Миша выместил на моем охраннике всю злость, какую не смог выпустить на Петре. Пока двое охранников держали Вадима за руки, муж избивал его куском арматуры и орал на весь двор, что так будет с каждым, кто посмеет заступиться за меня или за моего водителя.

Избиение стало последней каплей.

Не проронив ни слова, я отвезла Роберта в сад. Боясь разрыдаться, молча обняла своего мальчика. А здесь, в детдоме, меня прорывает второй раз за два дня.

Под гул перфораторов падаю на пол и рыдаю.

Захлебываясь отчаянием, вою как белуга.

Плачу до икоты и трясущихся рук.

- Ненавижу, ненавижу, ненавижу... – шепчу между всхлипами. И раз за разом сбрасываю входящие звонки от Миши.

Нет никаких сил терпеть нравоучения мужа. Больно от одной мысли, что услышу его голос.

Это какой-то непрекращающийся кошмар. Меня словно вывернули мясом наружу, выпотрошили, а потом заштопали – по-быстрому, как куклу вуду.

- Ненавижу... – хриплю севшим голосом, сжимая мобильный.

И вздрагиваю, когда внезапно распахивается дверь подсобки.

- Катя? – В коридоре стоит Аристархов.

Он в очередном дорогом костюме и белоснежной рубашке, весь такой идеальный, будто сошел со страницы модного журнала.

- Закройте, пожалуйста, дверь! – кричу на него, вспоминая, чем закончилась такая просьба вчера вечером.

- Что случилось?

Глеб протискивается своими широченными плечами в узкий проход и почти полностью загораживает собой свет.

- Я попросила выйти! – рявкаю из последних сил.

- Что слу-чи-лось? – повторяет по слогам Аристархов, опускаясь на корточки рядом со мной.

- Ты можешь убраться отсюда?! Свалить к чертовой матери! – вжимаясь лопатками в стену, рычу как злобная маленькая собачонка.

- Я задал вопрос.

Он пытается прикоснуться к моему подбородку.

- На хрен пошел! – Бью его по руке. – Никакого продолжения вчерашнего не будет!

- Катя, ответь...

- Хочешь развлечься, вали на все четыре стороны. – Слетаю с катушек. - Кто-нибудь обслужит!

- Это Мансуров? Ублюдок сделал тебе больно?

Замечаю, как белеют костяшки на сжатых в кулаках ладонях Аристархова.

- Ублюдок? – Из груди рвется нервный смешок. – Ты нового друга ублюдком назвал?

Отворачиваюсь. Не могу на него смотреть. Он совсем как Миша. Лицемерный лжец, неспособный на честность даже с таким же грязным дельцом, как сам.

- Он мне не друг. У нас всего лишь... дело, - с заминкой произносит Аристархов.

- Так и займись этим делом.

Цепляясь за стену, я осторожно встаю.

Нужно убраться отсюда. Умыть лицо холодной водой и приняться за работу. В столовой наверняка уже аврал, да и младшая группа явно заждалась.

- Для начала я займусь тобой.

Как и вчера, Глеб не спрашивает. Он притягивает меня к себе. Будто не замечает сопротивления, как канатами оплетает своими руками. Но...

Не целует!

Не пытается развернуть задом к себе!

Не трогает несчастную юбку!

- Тише, не плачь, девочка, - просит шепотом, неожиданно мягко и... с заботой.

- Ну почему вы все такие глухие... – Я только успокоилась, а сейчас от этого его беспокойства снова начинаю реветь. – Просишь вас оставить в покое, умоляешь свалить, а вы вечно...

- Катя... Я пришел извиниться за слова, которые сказал тебе в доме, - прерывая меня, говорит Аристархов.

- Что? – Поначалу я не понимаю.

- Я вел себя, как последняя скотина. – Глеб смотрит мне в глаза.

- На тебя секс так подействовал? – Тяжело сглатываю. - Зря.

- Секс ни при чем.

Аристархов с горькой усмешкой гладит меня по щеке.

- Тогда... что же поменялось?

Тыльной стороной ладони стираю с лица последние слезы.

- Я... – Глеб откашливается. – Я считал, что ты такая же, как муж. Это было ошибкой.

- А ты, значит, не любишь таких, как Миша?

Я уже ничего не понимаю. Он новый партнер Мансурова. Еще вчера они вместе пили шампанское за будущий проект и радовались сотрудничеству. Что успело измениться?

- Я обязательно расскажу тебе об этом... позже.

Мужские пальцы становятся все более ласковыми. Гладят не только щеки, но и шею. Скользят по коже с такой нежностью, что не хочется шевелиться, страшно спугнуть.

- Миша хочет тебя подставить. – Сама не знаю, зачем выдаю ему свою догадку. Аристархов не заслужил никакой помощи! Несмотря на его слова, он все еще пособник мужа! Однако что-то глубоко в душе требует предупредить. – Эта сделка с больницей... Она не то, чем кажется.

- Беспокоишься обо мне? – Гад улыбается такой счастливой улыбкой, словно я ему не о предательстве рассказала, а в любви призналась.

- Иди ты... – Дергаюсь, пытаясь вырваться.

- Я пойду. – Мерзавец снова тянет на себя. – Но вернусь. – Склоняется к губам и... нет, не целует. Прикасается ко мне без напора, бережно, как к иконе.

Глава 28

Глава 28

Герман

Я никогда не был фанатом поцелуев. Они для меня лишь часть обязательной программы перед акробатикой в кровати. Но с этой девчонкой конкретно сносит крышу.

Хочу всего и сразу.

Похер на место.

Плевать на то, что впереди арест, и нужно успеть сделать кучу дел.

Меня ведет так же сильно, как во время нашего первого поцелуя. Снова возбуждаюсь до полной отключки извилин. Охреневаю от ее запаха, нежности и страха. А дальше выживаю на морально-волевых.

Только благодаря им я не нагибаю Катю у ближайшей стены. Лишь каким-то чудом умудряюсь выпустить ее из объятий и не взвыть от адской боли в паху.

Внешне оба вроде бы целы.

Катя больше не дерется и не пытается послать нахер. Хлопая ресницами, она смотрит на меня как на призрака. А я сам... в шаге разоблачения по собственному желанию.

Дико хочется признаться, кто я такой, и махнуть рукой на задуманную аферу.

В обдолбанном желанием мозгу даже рождаются связные фразы: «Я Герман. Я выжил. Давай свалим отсюда и заберем нашего сына».

В целом все правильно.