Модернизация vs. война. Человек на Балканах накануне и во время Балканских войн (1912-1913) - Рашид Рашатович Субаев

самых известных и компетентных профессионалов в этих вопросах. Один из них, очень уважаемый и с мировой известностью профессор нашего университета, пользуясь крайне убедительными аргументами, доказал нам, что только винтовкой, гранатой и кинжалом можно сербов из Старой Сербии и Македонии спасти от неминуемой гибели…»{227}.

Впрочем, стремление к применению «асимметричного» ответа и внеинституционального насилия для достижения определенных внешнеполитических целей было характерно и для других балканских государств. Они черпали «вдохновение» в действиях Порты, которая использовала своих башибузуков из албанцев и славян-мусульман для усмирения и оказания давления на непокорные христианские народы. К этому же располагала и ситуация, сложившаяся на Балканах в последней четверти XIX в. Под властью Стамбула все еще оставались обширные христианские территории в Европейской части Турции, крупнейшей из которых была Македония. В этих областях турки активно проводили политику уменьшения численности местного христианского населения, поощряя выселения, ограничивая местных христиан в правах и прибегая к помощи местных анархически настроенных фанатичных мусульман. В то же время, после Берлинского конгресса ведущие государства Европы пришли к определенным договоренностям и более или менее последовательно стремились к политике поддержания статус-кво. Произошло несколько неудачных попыток прямого военного противостояния армий обновленных христианских государств с одряхлевшей Портой (сербско-турецкая война 1876 г. и греко-турецкая война 1897 г.). С ними контрастировала сравнительно удачная болгарская политика опоры на пропаганду учителей и священников, и одновременно на винтовки и кинжалы комитов, проводимая в Македонии (Битольский и Салоникский вилайеты) и примыкавших к ней районах Старой Сербии (Косовский вилайет) и Фракии (Одринский вилайет) в последнем десятилетии XIX в. Болгарские комиты служили важным фактором в усилении роли экзархистской церкви и болгарских школ. После 1903 г. их примеру стали следовать Сербия и Греция, наряду с болгарскими комитами стали действовать сербские четники и греческие андарты{228}. Вооруженная пропаганда болгарских, сербских и греческих революционных комитетов превратила Македонию в огромный кипящий котел, мир же впервые столкнулся с такими явлениями как «терроризм» и «международные полицейские силы».

А россияне, посещавшие по различным делам Европейскую Турцию, привезли на родину такие выражения как «бомба-македонка» и «стрельба по-македонски». Характер этих балканских нововведений в военную науку достаточно показателен. «Македонки» были примитивными ручными гранатами — литыми шарами, начиненными самодельной взрывчаткой (бертолетова соль с сахаром), герметизованной воском. Эти «комитские яблоки» снабжались фитилями, которые перед броском четники поджигали от набитых душистым македонским табаком ядреных самокруток. «Македонки» имели слабую убойную силу, непредсказуемый радиус разлета и были в большей степени орудием устрашения, действуя на очень ограниченном расстоянии. Таким же террористическим видом оружия была и стрельба «по-македонски», т. е. из короткоствольного огнестрельного оружия с двух рук, что повышало огневую мощь стрелка, существенно снижая точность. Это «македонское» веяние также наносило скорее психологический, чем физический урон, будучи эффективным лишь в ближнем бою{229}.

В то же время, нельзя не заметить и еще одно схожее, но, тем не менее, отдельное явление, в конечном итоге повлиявшее на рассматриваемый феномен, — сербских четников как участников Балканских войн. Для югославянских народов (а точнее сказать, для носителей штокавского диалекта сербскохорватского языка) военные действия «асимметричного» характера вовсе не были новинкой. Своеобразное геополитическое положение их Родины (в гористом пограничье двух великих империй — Австрии и Турции) способствовало развитию в XVII–XVIII вв. не только такого явления, как «хайдучия», но и особых навыков и способов ведения боя, необычных в эпоху, когда боевые действия велись строем, походящим на нынешние парадные «коробки». Эти навыки южнославянских народов активно использовались соседними государствами для формирования частей легкой пехоты и легкой кавалерии. Согласно авторитетному западному исследователю истории иррегулярной тактики В. Лаки еру, вплоть до середины XVIII в. европейская военная мысль сравнительно мало знала о тактике боевых действий небольших воинских частей{230}. «Специфические работы по партизанской войне стали появляться лишь к середине восемнадцатого века и они в основном возникали под влиянием действий маленьких, легких, высокомобильных частей, которые находились на службе в австрийской армии с семнадцатого века. Эти части, состоявшие из пандуров (т. е. сербов. — А.Т.) и хорватов, получили значительный боевой опыт в областях, примыкавших к Турции»{231}.

Впрочем, для развития идеи партизанской войны непосредственно в самой Сербии куда большее значение имела деятельность еще одной австрийской воинской формации — сербского фрайкора. Части эти формировались из сербских добровольцев и предназначались для того, чтобы препятствовать турецким фуражирам, движению отдельных небольших частей и курьеров, а также для рейдов вглубь подконтрольной туркам территории{232}. Значительную часть операций Первого сербского восстания также можно рассматривать в контексте «малой войны». После создания автономного Сербского княжества идея о применении в сербской армии партизанских операций возникла не сразу, шел диаметрально противоположный процесс — выстраивание регулярной армии, — завершившийся лишь во времена правления Милана Обреновича. При этом, само слово «четник» фиксировал в своем толковом словаре сербского языка в 1818 г. еще Вук Караджич{233}. Первая написанная сербом книга о партизанской войне вышла на русском языке в России, однако она вряд ли привлекла внимание соотечественников автора{234}. В то время в самой Сербии куда большей популярностью пользовались переводы иностранных авторов{235}. Первая относительно самостоятельная работа, окончательно закрепившая терминологию организованной «четнической войны», появилась лишь в 1868 г.{236}. Нельзя не отметить, что эти работы появлялись в качестве отражения остроактуального момента (сербского восстания в Австрии в 1848 г. и планировавшегося общеславянского восстания в Турции в 1867 г.).

Впервые сербская армия попыталась использовать четнические/добровольческие части во время Восточного кризиса 1875–1878 гг., под командованием Милоша Милоевича и Никифора Дучича{237}. Опыт восстания в Боснии и Герцеговине в дальнейшем сильно повлиял на поколение сербских четников, действовавших в начале XX в. в Македонии и Старой Сербии{238}. Тогда же сформировался modus vivendi деятельности организации четников в мирное время на сопредельной территории, как формально неправительственного движения, не имевшего официального одобрения парламента или решения правительства, но существовавшего с ведома государства, при индивидуальной поддержке его действий активными государственными чиновниками и офицерами, с опорой на финансирование и вооружение из государственных арсеналов. Стоит отметить, что подобная модель действий была и у болгарских («македонских») комитов и греческих андартов. В Сербии четниками с 1903 г. руководила Сербская революционная (четническая) организация, как объединение частных лиц (среди которых были видные военные и политики); с 1906 г. четникам стало помогать тайное «Верховное правление» при консульском отделении министерства иностранных дел Сербии, в 1908–1909 гг. деятельность чет была приостановлена, но кадрами четников заинтересовалась новосформированная «Народная оборона»; в 1911 г. сербская четническая деятельность возобновилась под непосредственным влиянием энтузиастов из организации «Объединение