Модернизация vs. война. Человек на Балканах накануне и во время Балканских войн (1912-1913) - Рашид Рашатович Субаев

* * *

В 1906 г. впервые увидела свет внешнеполитическая доктрина уставобранителей, знаменитое «Начертание» (1844), финальной целью которого являлось воссоздание царства Стефана Душана. Его опубликовал близкий к правящим верхам М. Вукичевич. В предисловии к тексту он не скрывал политико-пропагандистский смысл публикации, появившейся в канун формирования правительства Н. Пашича: «Нам, потомкам тех людей, … не будет лишним увидеть, как этот редкий сербский государственный деятель и политик (И. Гарашанин. — М.Б.) понимал тогда внешнюю политику сербского государства и интересы сербского народа»{205}. Иными словами, «Начертание» должно было стать «историческим фундаментом» для внешней политики радикалов, поставивших задачу расширения границ государства и объединения сербских земель. Назначение публикации, готовившейся в спешке, повлияло на ее научную корректность{206}. Существует версия, что Вукичевич мог получить оригинал документа из архива династии Карагеоргиевичей, однако все последующие попытки проникнуть в этот архив не увенчались успехом. Так что подтвердить существование оригинала «Начертания», равно как и изложенную выше версию первой публикации пока не представляется возможным{207}.

Стоит заметить, содержание пропагандистской деятельности определялось в «Начертании» лишь в самых общих чертах. Консерватизм этого бюрократического проекта заключается в том, что очаги пропаганды намеренно выносились вовне. Внутри Сербии не предусматривалось создание массовой базы национального движения. Гарашинин исключил из текста «Начертания» предусмотренный «Планом» Ф. Заха раздел «О внутренней политике Сербии, которая бы назначенной внешней отвечала», где, среди прочего, шла речь о воспитании сербских патриотов{208}. Любопытно и то, что в довоенной Сербии «Начертание» не стало предметом пристального научного изучения. Первые исследования о нем были написаны уже в 1930-е гг. Д. Страняковичем.

Однако не будет преувеличением сказать, что в это самое время центральное место в работе историков заняла тема национальноосвободительной борьбы, прежде всего — эпоха восстаний, облик которых подвергся существенной трансформации. В своих вершинных достижениях (С. Новакович, М. Вукичевич и, особенно, М. Гаврилович) сербская историческая наука начала XX века приблизилась к стандартам европейского позитивизма. Как справедливо указывал Р. Самарджич, новый этап в изучении восстаний было бы неправильно связывать лишь с приходом к власти в Сербии внука Карагеоргия или юбилейной актуальностью, одна из причин этого «быстрого взлета» кроется во «внутреннем развитии научного метода», а именно: в возникновении «критического» направления в сербской исторической науке эпохой ранее{209}. Впрочем, квазипозитивистская тенденция начала XX века сохранила и в ряде случаев усилила государственный фетишизм в толковании эпохи «национального возрождения», предвкушая предначертанное территориальное расширение во имя объединения сербского рода. Как указывалось выше, эта тенденция в целом не противоречила общеевропейскому тренду.

Видный историк и государственный деятель Сербии Стоян Новакович (1842–1915) за короткий период между 1903 и 1907 гг. опубликовал пять монографий, посвященных повстанческой эпохе. Ранее Новакович был известен в науке как специалист по средневековой Сербии, публикатор источников и знаток древней книжности. Правда, еще будучи студентом, в 1864 г. он опубликовал перевод первой половины книги Л. фон Ранке «Сербская революция», а позднее под его редакцией выходили мемуарные свидетельства о восстании. Плотный интерес 60-летнего Новаковича к этой теме был для многих неожиданностью еще и потому, что он слыл консерватором и работал в правительствах Обреновичей. По-видимому, политик и историк в одном лице, он хорошо осознавал значимость интерпретации повстанческой эпохи для сербской национальногосударственной идеологии в новых условиях.

Несмотря на единство замысла, созданная им позитивистская концепция внутренне противоречива и фрагментарна: наряду с воззрениями О. Конта и влиянием ранкеанства в его сочинениях можно обнаружить явные рудименты просветительских подходов{210}. Так же часто использовались формально-правовые шаблоны, характерные для всей европейской историографии того времени. В результате, в трудах Новаковича содержатся диаметрально противоположные оценки таких важных документов и вопросов истории восстания как Ичков мир, «конвенция Карагеоргий-Паулуччи», «Основание правительства сербского», конституционный акт 1808 г., деятельность К.К. Родофиникина и т. д.{211}. Конечно, как исследователь-аналитик Новакович нередко выступал в роли первопроходца. Знакомство с новыми архивными материалами заставляло его корректировать прежние выводы. Но они также менялись либо заострялись по мере укрепления у власти династии Карагеоргиевичей и милитаризации общественного климата в стране. Апологетическую (в отношении верховного вождя восстания) версию прежних времен Новакович перелицевал в объективную историческую концепцию с обоснованием монархической власти в Сербии как водительницы борьбы за освобождение всех сербских земель.

Первым последователем Новаковича в сербской историографии восстания стал упоминавшийся в связи с публикацией «Начертания» Миленко Вукичевич (1867–1930), автор более 400 работ, в том числе монументального «Карагеоргия» (т. 1–2, 1907–1912). Здесь уместно вспомнить, что Вукичевич, помимо прочего, являлся личным другом и биографом короля Петра Карагеоргиевича{212}.

Еще до отъезда в Петербург в качестве сербского посланника осенью 1900 г. С. Новакович встречался с Вукичевичем, обещая содействие его поездке в Россию для работы в архивах. В северной столице Новакович в 1903–1905 гг. содействовал младшему коллеге и использовал материалы, собранные им в архивах МИД и Главного штаба{213}. Центральные выводы Вукичевича близки, а порой и дословно повторяют суждения Новаковича, и, может быть, следует говорить об их двойном авторстве. При этом Вукичевич обладал меньшей профессиональной подготовкой и был скорее историком-любителем. В его книге приведено большое количество новых документов, но их анализ хромает. В концептуальном плане позиция Вукичевича компромиссна по отношению к донаучной историографии XIX века. Если, по Новаковичу, Карагеоргий своей борьбой с оппозицией лишь объективно способствовал укреплению сербского государства, то, по Вукичевичу, и во внутренней, и во внешней политике он это делал совершенно сознательно. Право вождя выражать сербские национальные интересы зиждется не на абстрактной политической функции, а на достоинствах его личности{214}. Само название книги Вукичевича анахронично персонифицировало процесс. Отдавая отчет в этом, историк дал второму тому подзаголовок: «История восстания 1804–1807 гг.». Публикация книги была прервана на середине изложения. Предполагается, что рукопись третьего тома «Карагеоргия» погибла во время оккупации Белграда в 1915 г. или в конце 1917 г. в России. Так или иначе, история восстания в изложении Вукичевича осталась незаконченной.

Среди названных трех столпов сербской историографии начала XX века Михаило Гаврилович (1866–1924) единственный, кого можно было бы отнести к образцовым европейским позитивистам. Он изучал Средние века и вспомогательные исторические дисциплине в одном из главных центров тогдашней науки — в Париже, защитил докторскую диссертацию по франко-английским отношениям в XIII веке и, возвратившись в Белград, занял пост управляющего Государственным архивом (ныне — Архив Сербии). Гаврилович — автор фундаментального трехтомного труда о правлении Милоша Обреновича (1908–1912). Кроме того, он опубликовал извлечения из французских архивов о Первом сербском восстании и