Семь пророков. Мировая катастрофа и грядущее возрождение - Александр Кириллович Дианин-Хавард

В имение Соловьев приехал уже тяжело больным. Он исповедовался, причастился, а затем обратился к жене своего друга Трубецкого с просьбой: «Мешайте мне засыпать, заставляйте меня молиться за еврейский народ, мне надо за него молиться», и стал громко читать псалмы на еврейском языке.

Тринадцатого августа 1900 года, на 47-м году жизни, после двухнедельной болезни, Владимир Соловьев тихо скончался в Узком, в кабинете Петра Трубецкого. Его последние слова – «Трудна работа Божия». Великий русский философ похоронен на кладбище Новодевичьего монастыря подле могилы своего отца.

Личность Соловьева

Иосиф Юрий Штроссмайер, хорватский католический епископ, в своем письме от 1886 года к Венскому нунцию Серафино Ванутелли написал: «Соловьев – душа чистая, благочестивая и воистину святая».

Освоив к 23 годам немецкую философию, богословие и блестяще защитив магистерскую диссертацию, Соловьев, конечно, осознавал свою одаренность, однако пытался воспринимать ее смиренно, не впадая в гордыню:

Когда в свою сухую ниву

Я семя истины приял,

Оно взошло – и торопливо

Я жатву первую собрал.

Не я растил, не я лелеял,

Не я поил его дождем,

Не я над ним прохладой веял

Иль ярким согревал лучом.

О нет! Я терном и волчцами

Посев небесный подавлял,

Земных стремлений плевелами

Его теснил и заглушал.

Соловьев был деятельным, не кабинетным философом. Он активно занимался вопросами социальной справедливости, будучи гражданином в самом широком смысле этого слова. Он обо всем писал, всем интересовался, на все обращал внимание, словом, был человеком универсальным. Если справедливость – добродетель цельности и всеобъемлемости, то вслед за поэтом Вячеславом Ивановым можно сказать, что «именно справедливость была основной добродетелью Соловьева-деятеля и Соловьева-мыслителя. Справедливость эта была христианским радостным любованием на все и благоговейным вниманием ко всему»[101].

О крепости его духа можно написать целый трактат. Особенно мужество Соловьева проявилось, когда на защите своей диссертации он выступил против господствовавшего тогда позитивизма. Славянофилы, которые тогда его поддержали, вскоре оставили его, не простив ему ни критики националистического провинциализма, ни стремления ко вселенскому христианству, ни, наконец, попытки философски переосмыслить и по-новому преподать христианское вероучение.

В 1880-е годы Соловьев покинут всеми. «Он, – пишет Сергей Булгаков, – верно и высоко нес свое знамя, хотя это требовало истинного героизма, и отважный крестоносец не находил себе полного сочувствия и понимания ни в одном из двух станов, на которые история расколола русскую жизнь»[102].

Цензура со стороны Российского государства не столько огорчала его, сколько разжигала его воинственный пыл. В 1886 году он пишет сестре Наде: «Должен ходить перед Господом, что, конечно, лучше, чем ходить перед людьми на задних лапах»[103].

Христос был для Соловьева средоточием его учения и его жизни. В «Чтениях о Богочеловечестве» (1877–1881) он пишет: «Оригинальность христианства не в общих взглядах, а в положительных фактах, не в умозрительном содержании его идеи, а в ее личном воплощении (…). Собственное содержание христианства есть Христос, единственно и исключительно Христос. В христианстве как таковом мы находим Христа, и только Христа»[104].

В 1884 году Соловьев выпустил свои «Духовные основы жизни». Эта книга, которая затрагивает такие главные христианские темы, как молитва, жертва, милостыня, пост, таинства, сущность Церкви, государства и общества, – завершается небольшим эссе «Образ Христа как проверка совести». Здесь Соловьев дает своим читателям совет:

«…Перед тем, как решиться на какой-нибудь поступок, имеющий значение для личной или общественной жизни, вызвать в душе своей нравственный образ Христа, сосредоточиться в нем и спросить себя: мог ли бы Он совершить этот поступок, или другими словами – одобрит Он его или нет, благословит меня или нет на его совершение? Предлагаю эту проверку всем – она не обманет. Во всяком сомнительном случае, если осталась только возможность опомниться и подумать, вспомните о Христе, вообразите его себе живым, каким Он и есть, и возложите на него все бремя ваших сомнений».

Через несколько лет после смерти Соловьева значительная часть русской интеллигенции отказалась от марксизма и стала верующей, что послужило толчком к религиозно-философскому ренессансу начала XX века. Поэт Вячеслав Иванов вспоминал, как последняя встреча с Соловьевым стала для него поворотной, стала началом его возвращения в лоно Церкви. «Одному Богу известно, – пишет богослов Михаил Аксенов-Меерсон, – сколько людей в прошлом и настоящем обязано своим обращением Соловьеву, скольких он привел к Церкви своим пером и свидетельством жизни и скольких еще приведет»[105].

Мистический Опыт Соловьева

Мистический опыт Соловьева заставляет его воспринимать мир не как совокупность сотворенных вещей, а как живой организм. Единство этого организма воплощается в тайном создании, которое Соловьев называет Софией, Мудростью.

В греческой традиции София есть Слово Божие, вторая Ипостась Пресвятой Троицы, несотворенная Мудрость. Однако Книга Притч Соломоновых раскрывает нам другую Софию, сотворенную, посредницей Сотворения:

Господь имел меня началом пути Своего, Прежде созданий Своих, искони; От века я помазана, от начала, прежде бытия земли (…). Когда Он уготовлял небеса, я была там (…). Тогда я была при Нем художницею, И была радостью всякий день, Веселясь пред лицом Его во все время (…)[106].

Посредницу Сотворения традиционно воспринимают как женское начало. «Вечно-женственное» (по выражению Гете) воплощается самым возвышенным образом в Матери Божией. Софиология тесно связана с мариологией. Если в Константинополе храм Софии был посвящен Христу, в России престольный праздник храмов Софии Премудрости Божией отмечался в литургические праздники Божией Матери (в Киеве – в праздник Рождества Богоматери, в Новгороде и других городах – в праздник Успения).

«Образ Мудрости (Софии), – пишет Кардинал Ратцингер (Папа Бенедикт XVI), – скорее всего, взят из египетских прообразов и адаптирован к вере народа Израиля. Мудрость раскрывается как посредница Сотворения и истории Спасения, как первая Божия тварь, в которой обнаруживается чистая, первоначальная форма творческой воли Божией и чистый ответ на эту волю (…). Все творение отвечает подобно Его возлюбленной (…). Литургическое движение XX века категорически отрицало связь книг мудрости с Марией. Утверждалось, что возможно одно только толкование этих книг – христологическое. Долгие годы я полностью разделял это мнение, но сейчас я все яснее вижу, что оно пренебрегает самым главным в книгах мудрости (…). На еврейском и греческом языках мудрость – существительное женского рода (…). София стоит на той стороне реальности, которую представляет собой женщина. София – ответ на божественный призыв сотворения и избрания. Это чистый ответ, в котором окончательно обитает Божия