Во имя рода - Андрей Коткин

Камень забирать я пока не стал, не лежала у меня душа вот так, лишать бабушку ее очень редкого и ценного подарка. Просто уселся за стол, и под замечательные блинчики, обильно сдобренные сметаной от нашей Буренки, принялся общаться с бабушкой обо всем на свете.

— Сашка, ты чего не собираешься, поезд ведь ждать долго не будет? — Внезапно уведомила меня моя бабуля о совершенно незаметно для меня пролетевшем времени.

И хотя я изначально собирался ехать именно на поезде, как-то в этот самый момент экстренно собираться показалось совсем лениво. Размяк я душой в привычной обстановке, в обществе единственного на всем свете родного человека.

Опять же и все те же чертовы деньги. Точнее снова их отсутствие. Я же, не подумав, отдал их, чуть ли не до копейки бабуле, даже на билет для себя не оставил. Разумеется, если бы только заикнулся, она бы мне их сразу вернула, да и на проезд то всего каких-то семьдесят копеек нужно. Не велика сумма. Но вот как-то заело: сам же ей отдал, да еще сопроводив словами про подарок, а потом сам же и обратно забрал? Неправильно это. Короче, решил и на этот раз добираться до Вятска своими силами. Еще и, таким образом, смогу хотя бы дополнительные несколько часиков побыть дома.

Правда, для самой бабули, чтобы она не ругалась, это свое решение я решил оформить в виде перевода на совсем другую тематику:

— Ой, ба, а ведь я же собирался попытаться передать твоим растениям хотя бы чуточку своей маны! Я смогу, нас передаче маны в гимназии уже научили. И тебя сейчас научу, это легко совсем. — И побыстрее к посадкам на подоконнике, — С кого тут первого начинать?

— Начни с молочая, — не раскусила мою хитрость прямодушная старушка, которая в самом деле, жаловалась мне за сегодняшним разговором под блинчики, что маны, источаемой имеющейся у нее лиловой толстянкой, прочим зеленым насаждениям сильно не хватает, — молочаю требуется в день только определенное количество маны, после его насыщения вся мана, выработанная толстянкой, станет уходить живосилу.

Хех, ну, приступим! Может, эта вот моя хитрость и поспособствует тому, что столь дорогостоящая и полезная зеленка сможет в нашем доме дожить до весны. Заодно и, в самом деле, бабуле невеликую хитрость с данным простейшим ритуалом перекачки маны объясню. Глядишь, и она сама сможет подпитывать своей маной наших прожорливых зеленявок.

В принципе, и еще по одному пункту удачно у меня получилось с моей побывкой именно сейчас. Пока вчера до Бугульчи шел, вокруг стояла еще, пусть сырая и слякотная, но достаточно теплая осень, довольно резкое похолодание я провел под крышей, в тепле и уюте, а уже обратно, в гимназию, отправился снаряженным в зимнюю одежду.

Подмерзшая дорога, присыпанная слабо утоптанным слоем снега, стелилась под ногами, котомка за спиной, в которую, поверх припасов домашней снеди я по уже устоявшейся традиции сложил свой пистолет и тыкву с обитающим в ней духом, не слишком затрудняла движения. Словом, у меня были все основания предполагать, что в Вятск я успею еще до полной темноты.

Замечательно припустил, даже еще двух путников, мужичков — лесорубов в тоже зимних зипунах и малахаях вскоре после выхода из поселка обогнал. Почему лесорубов? Так с топорами на длинных топорищах, закинутых на плечи, шли. Опять же и лесная опушка чуть дальше по дороге чуть ли не совсем вплотную подступала. И нет, это не та смертоносная лесная чащоба, с природным магическим источником в своей основе, она у нас версты с две в сторону начинается, а тут — обычный не очень густой перелесок, в котором с наступлением зимы и появлением снежного покрова на дороге жители нашего поселка начинали заготавливать древесину для своих обычных, хозяйских нужд.

Еще минут пять или десять, до самой почти опушки, я шагал бодрым шагом, а потом тишину раннего вечера разорвал истошный крик, почти визг. Не сразу даже и дошло, что это не какое-нибудь неведомое чудище так вопит, а обычный человек. Но сообразил. И почти одновременно с добытым мной из заплечного мешка пистолетом, сбоку, по диагонали от дороги, со стороны голубеющих в снежной дымке деревьев, показался бегущий молодой парень. Без шапки, в распахнутом полушубке, с красным, словно натертым свеклой лицом, оглядывающийся и спотыкающийся, он казался аллегоричной фигурой самой паники.

…И при всем том, за ним, по снежной целине, никто не гнался. По крайней мере, в хорошо проглядываемой ближней дали, до самой неровной стены деревьев, росших, наверное, максимум в сотне саженей по направлению на восход, ничего такого, что бы могло вызвать столь сильный ужас, мной не просматривалось. Пустое, припорошенное снегом пространство и жиденький строй голых, ничего не скрывающих деревьев и кустарников.

Меж тем, до бегущего парня, или точнее, уже молодого мужчины, оставалось всего ничего, я уже без труда уже различал бисеринки пота на его лице, когда он вдруг с разбега повалился лицом на снег.…И не начал подниматься на ноги, и даже не остался так и лежать, а вдруг, со слегка задранной в воздух левой ногой, принялся довольно быстро скользить в том направлении, откуда он так самозабвенно бежал. Не нужно быть пророком, чтобы сообразить, что за ногу этого несчастного тянет какая-то очень неслабая невидимка.

Совершенно не размышляя, я перевел свой взор на магическое зрение. Не то, чтобы подобное действие предписывалось в какой-нибудь из прочитанных мной мудрых библиотечных книжек, но моя интуитивная догадка оказалась вполне себе эффективной. В трех-четырех шагах от воющего от испуга молодого человека, пытающегося скрюченными пальцами рук затормозить свое гибельное скольжение по направлению к невидимке, я увидел призрачный, немного опалесцирующий большой шар. Точнее, как большой… примерно в сажень или чуть меньше в диаметре.

В этот самый шар, в самый его центр, я буквально в следующее мгновение и выстрелил (напомню, к этому моменту свой пистолет я уже крепко сжимал в руке). Звонкий хлопок от вылетевшего из ствола тяжелого свинцового заряда почти в то же мгновение слился с влажным, чавкающим звуком его попадания в какую-то умеренно поддатливую преграду.

А уже в следующее мгновение эта преграда, точнее невидимое до этого мгновения чудовище, стала вдруг видимой. Зубастая, размером со среднего быка, толстая желтовато-бурая ящерица, позабыв про по-прежнему удерживаемую ее языком добычу, принялась, шипя и извиваясь, биться об припорошенную снегом замерзшую землю, пятная его белый цвет брызгами и целыми подтеками алой крови.

И только в этот самый момент я окончательно осознал, насколько близко