Комплект книг Дианы Машковой - Георгий Гынжу

В моей голове в то время часто крутилась мысль о том, что чем больше у меня детей, тем острее я ощущаю жизнь – когда детям больно, собственная боль умножается. Когда дети счастливы, многократно счастливее я. В материнстве нет блеклых эмоций, здесь все на максимум, на разрыв души.

А с Гошей произошла самая серьезная трансформация из всех, что мне доводилось наблюдать в своей жизни. И это настоящее чудо, к которому мы с Денисом, на наше счастье, имеем отношение. По поводу будущего Денис обрабатывал Гошу постоянно – подолгу объяснял, в чем заключаются обязанности мужчины, мужа и отца, рассказывал, что только сам человек, приложив желания и усилия, может построить свою жизнь. Гоша внимательно наблюдал за нашими отношениями. За тем, как устроена жизнь в семье. Постепенно из искусственного мира инопланетян сын попадал в реальность. Он видел, как жили мы: чтобы путешествовать, смотреть разные страны, позволять себе хороший отдых – уже почувствовал этот вкус, начал вместе с нами летать на самолетах, останавливаться в отелях, – нужно хорошо зарабатывать. Если после восемнадцати лет просил у нас денег на развлечение, а не на учебу, одежду или обувь, мы с Денисом в один голос говорили: «Гоша, хочешь тратить на развлечения, найди себе подработку. С подработкой поможем». Поначалу он обижался в такие моменты, сидел и бубнил себе под нос сквозь слезы: «На хера вы меня тогда взяли? Че я тут делаю? Если я все должен сам, вы вообще офигели, что ли» На это мы внимания не обращали, тем более Гоша по натуре очень отходчивый, долго злиться не может. Зато он двигался вперед, стал выходить по субботам на подработку в фонде – заниматься с малышами в качестве помощника педагога – потом еще начал частным образом подрабатывать с дошколятами. Я предлагала все эти варианты. Но работу делал он сам.

Постепенно Гоша стал понимать, что жизнь, в которой полагаешься на самого себя, гораздо перспективнее привычного для сирот ожидания, что все будет сделано за них.

И вот в один прекрасный день, три года спустя после нашего знакомства, Гоша вдруг вспомнил про книгу. За все это время он написал в общей сложности пятнадцать страниц – я бережно собирала в один файл каждую строчку из тех, что он мне пересылал. Мы многое обсуждали, постоянно говорили о событиях из его прошлого и о чувствах, которые он испытывал. Все это было важной проработкой непростого опыта.

Гоша подошел ко мне – я была в кухне – и сел рядом.

– Мам, я хочу закончить свою книгу. Но не могу.

– Почему? – Я посмотрела на него с интересом: такая серьезность у сына была редкость.

– Учебка, сессии, девочки, шмыры-пыры, – он тяжело вздохнул, – времени на книгу не хватает.

– А почему ты вдруг вспомнил о ней? – Мне было приятно, что идея трехлетней давности отвлечь ребенка от криминала с помощью творчества, дать ему погрузиться в саморефлексию до сих пор работает.

– Я и не забывал, – он пожал плечами, – всегда думал, перебирал в голове, что в ней должно быть. Теперь готов.

– И кто же ее будет читать, Гоша? – поинтересовалась я.

– Все, кто ничего не знает о детских домах, не жил там, как мы, – у него был готов ответ, – пусть у людей будет правда о жизни сирот!

Мы договорились о том, что будем работать теперь вместе, в новом ключе. Я включу диктофон и стану задавать много-много вопросов, на которые Гоше нужно будет отвечать. Его дело – честность. И мысли, и чувства, и даже самые крошечные детали – запахи, ощущения, зрительные образы – мне безумно важны. И мы начали. Беседовали много. Записали десятки часов интервью. Я начала книгу и успела примерно треть…

А потом случилась болезнь Нэллы. И все. Больше я не могла написать ни строчки, не могла думать ни о чем другом, кроме жизни своего ребенка. Мир рушился. Только когда удалось подобрать дочери лечение и после этого собрать себя по кусочкам, я смогла вернуться к работе и снова села за письменный стол. Меня самой в тот момент, можно сказать, не было. Сильный стресс сделал свое дело. Зато в тексте рождался Гоша и его судьба – участь ребенка, потерявшего семью. Откровенный монолог без цензуры, без вмешательства взрослых и тех, кто точно знает «как лучше». Цель не появляться в тексте, стать невидимкой, а только бережно перекладывать на бумагу все, что слышу от Гоши, реализовалась.

Не скажу, что работа была простой – нередко Гоша не находил слов, чтобы выразить свои мысли и чувства. Но мы не торопились. Возвращались к одним и тем же ситуациям снова и снова. Искали названия эмоциям, переживаниям, событиям. Такой подход еще больше сблизил нас с ним: Гоша открывался с каждой новой историей все больше, ему не нужно было бояться критики и осуждения, он чувствовал, что получил в моем лице надежный ретранслятор. Каждый раз, когда он просматривал новую главу, только-только законченную мной, его лицо сияло от счастья: он видел самого себя. А я понемногу, шаг за шагом, снова начинала радоваться жизни. То лето, когда мы работали на даче в Крыму над книгой, я запомнила как высшую точку нашей близости с Гошей. Общими усилиями, поддерживая друг друга, мы смогли добраться до последних страниц.

В ноябре 2018 года, к Всемирному дню сирот, вышла книга «Меня зовут Гоша. История сироты». Там было все. Вся история Гоши в мельчайших деталях с того момента, как он помнил себя.

Творчество не только играет роль терапии, помогает в проработке душевных травм, но и позволяет людям сблизиться. Сотворчество с собственным ребенком – удивительное время самого тесного контакта и построения глубоких доверительных отношений.

Глава 9

Кровные родственники

В конце книги Гоша рассказывал, что уже начал самостоятельную жизнь. На деле в итоге вышло не совсем так. Он попробовал, пожил один некоторое время, а потом снова вернулся к нам. В квартиру, которую ему в восемнадцать лет выдало государство, изредка уезжал на выходные, чтобы побыть одному и привыкнуть. В девятнадцать лет он оказался не готов к самостоятельной жизни. Всего три года в семье были слишком малым сроком.

Ему еще нужна была наша защита.

Мы жили прежней жизнью: дети учились, мы с Денисом работали. После выхода книги мы с Гошей постоянно куда-то ездили вместе – презентации проходили в разных городах, нас приглашали в книжные магазины, библиотеки, клубы приемных семей, школы приемных родителей. Гоша довольно быстро почувствовал себя звездой – интервью, видеосъемки – приходилось время от времени спускать его с небес на землю. К счастью, он быстро приходил в себя. Но стоило кому-то излить на него очередную порцию восхищения, как наш герой снова нахлобучивал на себя корону.

– Ма!

– Что, Гоша?

– Мне в инсте какой-то чувак написал.

– Какой?

– Его зовут Эдуард. Пишет, что он мой двоюродный брат. Теперь все хотят стать моими родственниками, да? Или это правда?

Вопросы Гоши порой ставили меня в тупик – он спрашивал так, словно я знаю все на свете, а ему годика три от силы. Его детская непосредственность поражает меня время от времени до сих пор.

– Я не знаю. Ты можешь задать эти вопросы ему. Попроси, чтобы прислал документы. Фотографии.

– Окай, – Гоша уже было пошел к двери, но потом обернулся, – он во Франции живет с семьей. Книгу нашу с тобой прочитал. Прикинь?

– Отлично, – мне стало интересно, – значит, у тебя не только в Молдавии есть родственники.

С сосредоточенным видом Гоша вышел из моей комнаты и потопал к себе. Тем же вечером ему в директ пришли документы – копия свидетельства о браке матери и отца, свидетельство о смерти отца, несколько фотографий. Мы вместе посмотрели на данные, на даты – сомнений не было. Речь шла о кровных родителях Гоши. Ничего себе!

Он первый раз в жизни увидел кровных маму с папой.

– И че мне делать теперь с Эдуардом? – спросил Гоша испуганно. – Он хочет созвониться.

– А ты? – я внимательно смотрела ему