История Великого мятежа - Эдуард Гайд лорд Кларендон

удастся ли ему удовлетворить комиссаров, приняв в самом главном и существенном каждое из их предложений. А потому, оставив без внимания преамбулу к уже сделанному ими предложению, он составил и вручил им письменный ответ, в котором объявил, что готов согласиться с основной частью их предложений.

Но комиссары тотчас же вручили ему другую бумагу, в которой говорилось, что Его Величество оставил без ответа самую существенную часть их предложения, гласившую, что «обе Палаты Парламента были вынуждены вступить в войну, дабы справедливым и законным образом себя защитить» — что должно было служить оправданием для всего, ими содеянного. Комиссары весьма решительно настаивали на принятии и утверждении королем этого пункта, как безусловно необходимого фундамента для прочного мира и как главнейшего чаяния, от которого ни обе Палаты, ни все королевство никогда не откажутся. Палаты и королевство не в силах отступить от этого требования, без удовлетворения коего они не смогут полагать себя в безопасности, ибо если рассуждать согласно букве закона, то может показаться, будто люди, которые выступили на стороне Парламента, виновны в том, что развязали войну против короля, иначе говоря — повинны в государственной измене. Согласие короля с этой преамбулой имеет огромное значение, ведь в противном случае виновником войны могли бы счесть Парламент, чего, выразили надежду комиссары, не желает и сам король. А чтобы такого рода доводы подействовали на короля еще сильнее, лорд Сэй при обсуждении этого вопроса дважды повторил, причем с несвойственной ему горячностью, что он содрогается при мысли о страшных последствиях, каковые непременно наступят в том случае, если их настойчивое требование будет отклонено. Король был ошеломлен и до крайности раздосадован вопиющей наглостью подобной аргументации и сказал своим советникам, что долгое заключение, коему подвергся он в замке Карисбрук, есть не более явное свидетельство несвободы его личности и приносит ему меньше страданий, чем та неволя, в которой держат его ум, заставляя его, короля, отказываться от доводов и ответов, способных всего лучше послужить защите его дела.

Предложение это было столь отвратительным и чудовищным по своей природе, столь противным общеизвестной истине и столь губительным для справедливости и системы правления, что оно, казалось, прямо узаконивало мятеж и объявляло королевству и всем последующим поколениям, что Его Величество способен превращать в правду то, что, как известно всем и каждому, есть грубая ложь. Король готов был пойти на риск немедленного прекращения переговоров и испытать все бедствия и невзгоды, которыми, вероятно, обернулся бы для него этот шаг, только бы не приносить в жертву их дерзкому требованию собственную честь и правоту своего дела — пока всерьез не обсудил этот вопрос с находившимися при нем особами, в личной преданности которых он был совершенно уверен, а блестящие способности и глубокий ум большинства из них по справедливости высоко ценил. После своих бесед с парламентскими комиссарами, которые, по убеждению королевских советников, говорили им именно то, что на самом деле думали, все эти люди стали доказывать Его Величеству, что если не удастся изыскать средство удовлетворить комиссаров в первом пункте в большей степени, чем это уже готов сделать король, то как только комиссары сообщат об этом Палатам, их самих немедленно отзовут в Лондон и переговоры будут прерваны. И тогда всюду будет объявлено — и этому утверждению, несмотря на полную его лживость, станут верить — что король отказался гарантировать Парламенту и всем его сторонникам защиту от судебного преследования, после чего Палаты и сочли продолжение переговоров с ним совершенно бессмысленным. Если же Его Величество соблаговолит уступить им в этом вопросе, касающемся жизни и имущества многих людей во всем королевстве, то комиссары удовлетворят его желания во всех прочих пунктах в такой мере, что из этого непременно воспоследует благой и прочный мир.

По названным причинам, вняв настойчивым советам и единодушным увещаниям всех находившихся при нем лиц как богословов, так и юристов, король вручил комиссарам письменный документ, в коем объявлял, что если переговоры будут прерваны, то ничто из того, что в ходе переговоров может быть изложено в письменной форме относительно какого-либо предложения или части какого-либо предложения, не должно считаться обязывающим, истолковываться кому-либо во вред или же каким-то образом использоваться и приниматься в расчет. Со своей стороны, комиссары представили другой письменный документ, в котором выразили полное согласие с этой декларацией — в тех самых выражениях, в которых названная декларация была изложена. Тогда король согласился принять первое предложение вместе с преамбулой к нему, хотя и заявил, что уже теперь понимает, сколько клеветы и поношений навлечет на него подобный шаг. Король, однако, надеялся, что его добрые подданные признают эту меру необходимой частью цены, которую ему приходится платить ради их блага и ради мира в своих владениях.

Когда первое предложение было таким образом принято в соответствии с их желанием, комиссары представили королю второе предложение, касавшееся религии и церкви. Оно предусматривало полное уничтожение епископальной системы и всякой юрисдикции архиепископов, епископов, деканов и капитулов, а также отчуждение их земель, которые подлежали продаже с передачей вырученных средств в пользу и распоряжение государства. Его Величество должен был принять Ковенант сам и добиться его принятия от всех своих подданных. Книга общих молитв и прежняя церковная литургия упразднялись и подвергались запрету, реформацию же религии, в согласии с Ковенантом и тем способом, который должны будут определить, после совещания с богословами, обе Палаты, предполагалось произвести особым актом Парламента. Подобные условия, возразил комиссарам король, означают такую степень слепого повиновения, какой не существует даже в римской церкви, которая требует от своих верных принимать лишь то, что она уже считает истинным, а не то, что она могла бы объявить истинным в будущем. Это предложение, чрезвычайно важное по своим последствиям и заключавшее в себе столько чудовищных пунктов, с достаточной ясностью показало королю, что совершенно удовлетворить комиссаров будет выше его сил. А потому, полностью приняв их первое предложение и таким образом лишив их возможности прервать переговоры и объявить народу, что король-де в самом их начале отказался гарантировать защиту жизни и имущества подданных, он счел теперь нужным представить комиссарам собственное предложение, чтобы и Парламент, и народ ясно уразумели, в какой мере готов он жертвовать своими правами и достоинством своего сана ради того, чтобы обеспечить им мир.

Собственное предложение короля, если выразить его в немногих словах, заключало в себе лишь следующие три пункта: 1. Он должен пользоваться свободой. 2. Ему должны быть возвращены его доходы. 3. Должен быть принят Акт об амнистии. Король отлично знал, что