История Великого мятежа - Эдуард Гайд лорд Кларендон

последнее условие чрезвычайно обрадует тех, кто, как можно было подумать, ценил этот пункт менее всего, ведь это позволило бы оградить его друзей от великого множества незаконных и несправедливых притеснений.

Дать собственный ответ на это предложение комиссары не имели полномочий, однако послать его Палатам они решительно отказались, заявив, что оно представляет собой не отдельное, частное предложение, но общий ответ на все их предложения, и что единственная его цель — снискать расположение народа; на что король возразил, что добиваться расположения народа ему подобает больше, чем кому-либо другому. Когда же комиссары категорически отказались сообщить об этом предложении Палатам, король послал с ним в Парламент собственного курьера. Затем, после нескольких дней прений, Палаты объявили, что предложение короля неудовлетворительно — это было все, что они ему ответили.

Между тем комиссары настоятельно требовали от короля ответа на первое их предложение, относительно упразднения епископата. Пространное описание этого спора, а также доводов, использованных обеими сторонами при обсуждении данного вопроса, было бы чрезвычайно утомительным и совершенно излишним. Однако кроме всех аргументов, представленных ими публично — которые Его Величество, обнаружив необыкновенную остроту ума, полностью опроверг, — комиссары (вернее, те из них, кто, как всем было известно, сочувствовали ему) нашли способ конфиденциально сообщить королю, что они согласны с мнением Его Величества относительно существующей формы правления, которую, как они уповают, удастся сохранить, — но не с помощью того метода, какого держится ныне Его Величество. Единственная разумная надежда на спасение короны заключается в отделении Парламента от армии, чего можно будет добиться лишь в том случае, если король удовлетворит требования, касающиеся церкви. Благодаря такому шагу будет достигнуто единодушие в самом Парламенте (исключая немногих его членов), к Парламенту присоединится Сити, где пресвитериане пользуются огромным влиянием, после чего Парламент сразу же получит возможность реформировать свою армию и распустить те части, которые этой реформе воспротивятся. Затем король явится в Лондон, дабы личным своим присутствием в Парламенте довершить то, что должно быть подготовлено в ходе настоящих переговоров. И тогда словесные выражения этих биллей, а также формальности, связанные с процедурой их принятия, предоставят удобную возможность внести в них многочисленные изменения — попытка же добиться этого уже сейчас всё погубит и, примирив Парламент с армией, сделает гибель короля неизбежной.

Лица, внушавшие подобные мысли королю, несомненно, верили в то, что говорили; они действительно полагали, что все произойдет именно так, как они предсказывают, и сами совершенно искренне этого желали. На короля, однако, сильнее подействовало воспоминание о тех обещаниях относительно церкви, которые дал он шотландцам в заключенном на острове Уайт договоре — о чем, и он не мог этого не понимать, отлично знали многие пресвитериане в Англии. Король рассудил, что все то, что обещал он тогда, единственно лишь в надежде набрать армию, он может с разумным основанием предложить теперь, после того, как армия эта оказалась разгромленной, а надежд создать новую у него уже не осталось. А потому, хотя и весьма неохотно, король предложил комиссарам то самое, что некогда пообещал шотландцам, а именно упразднить на три года епископальную систему, после чего, по совещании Парламента с Комиссией богословов (в которой, среди прочих, должны заседать двадцать назначенных им самим членов), и будет принято решение о том, какой порядок управления следует установить в церкви; он не сможет кого-либо принуждать к принятию Ковенанта, сам же получит право иметь собственную часовню, пользоваться Книгой общих молитв и поклоняться Богу так, как делал это прежде, а всем желающим будет позволено принять Ковенант и пользоваться новым служебником. В общем, он соглашался на все, что предложил некогда в договоре с шотландцами относительно церковного устройства, в том числе и на распродажу церковных земель, с той лишь оговоркой, что прежние ренты следует сохранить за их законными владельцами и их наследниками.

Названные уступки, как свой окончательный ответ, король довел до сведения комиссаров, большинство коих сочло тогда, что этот шаг избавит Его Величество от новых требований и домогательств в этом вопросе.

Следующее предложение касалось милиции; комиссары принимали его особенно близко к сердцу, и именно здесь обнаруживалось различие между шотландскими и английскими пресвитерианами. Первые никогда не выказывали желания посягнуть на эту бесспорную прерогативу короны; последние в действительности вожделели ее так же страстно, как и самого пресвитерианского строя; в данном пункте пресвитериане были заодно с Кромвелем, нисколько, впрочем, не сомневаясь, что с помощью этой прерогативы им вскоре удастся одолеть его самого. В этом требовании они выказали обычную свою скромность и, если изложить суть дела в немногих словах, заявили претензию на право оставить под знаменами уже существующую армию, а в будущем набрать столько войска, сколько им самим заблагорассудится — что давало им власть над личностью любого их подданных, к какому бы званию и состоянию он ни принадлежал. Во-вторых, они домогались права взимать деньги тем путем и с помощью таких методов и средств, какие они сами сочтут целесообразными, для использования и содержания этих военных сил — тем самым получая в свое полное и неограниченное распоряжение богатства и имущества всех без исключения англичан. В-третьих, командование и распоряжение всеми сухопутными и морскими силами должно осуществляться только так, как они найдут нужным, и никак иначе. Все эти умеренные права и полномочия предоставлялись лордам и общинам на двадцать лет.

Как будто этого было мало, они потребовали, чтобы во всех тех случаях, когда лорды и общины объявят, что дело идет о безопасности королевства, а король не утвердит поданный ему билль о сборе денежных средств, соответствующий билль имел силу парламентского акта, как если бы он уже получил королевскую санкцию. Здесь король должен был подумать и решить, следует ли ему теперь полностью принять это требование или целиком его отвергнуть — или же у него есть разумная надежда ограничить это требование таким образом, чтобы Палаты могли удовлетвориться полученной ими властью, а за ним, королем, осталась та ее доля, которая необходима для обеспечения его собственной безопасности. Однако Парламент отверг предложенное королем ограничение, а комиссары отказались одобрить соответствующую преамбулу к договору, и Его Величество, которому и принятие, и отклонение этого требования внушали едва ли не равное отвращение, в конце концов уступил настойчивости друзей и врагов и позволил объявить о своем согласии.

Кому-то, пожалуй, покажется удивительным, что после того, как король, одобрив три упомянутые выше предложения, зашел таким образом достаточно далеко, у него при обсуждении прочих вопросов могли возникнуть какие-либо сомнения и колебания. И, однако, после всех этих уступок общего характера —