Совдетство. Книга о светлом прошлом - Юрий Михайлович Поляков

И только тут я заметил поникшие черные глазки и клешни, правда, невзрачные, коротенькие, как у тираннозавра на картинке в Детской энциклопедии.

– Средний экземпляр, – объявил сосед. – Большой, увы, в морозилку не влез. Питается черт знает чем. Подается к водке в собственном соку.

Алик отварил две ноги, порезал их ножовкой на куски, мы долго ели вчетвером и едва справились, во-первых, потому что крабовое мясо очень сытное, как сказал Башашкин, чистый белок, а во-вторых, его в одной конечности примерно столько же, сколько в батоне полтавской варено-копченой колбасы.

По опыту я знал, что крупных черноморских крабов надо искать на глубине в укромных гротах или на песчаном дне, круто уходящем вниз в мрачную синеву. Местные, тот же Ихтиандр, ловят их руками – цепко хватают пальцами за края панциря или просовывают ладонь между клешнями. Тут вся хитрость в быстроте: раз – и беспомощная добыча уже сучит волосатыми ножками. Но меня при первой же попытке подлое членистоногое так тяпнуло за мизинец, что я чуть не захлебнулся от боли, хорошо еще экземпляр был средних размеров. С тех пор я предпочитаю бить опасную подводную дичь пикой. При внешней неповоротливости на самом деле крабы довольно юркие твари. Бывает, нырнешь, заглянешь в пещерку и столкнешься буквально лицом к лицу: вот он сидит в двадцати сантиметрах от маски и спокойно питается. Ну, погоди! Дашь задний ход, чтобы занять удобную для стрельбы позицию, натянешь резинку, прицелишься, глядь, а его уж и след простыл, юркнул в глубь грота и был таков. На песке тоже мешкать нельзя: почуяв опасность, деликатес, раскинув клешни, как вратарь перед прорвавшимся нападающим, убегает бочком, быстро перебирая ножками, и скрывается на глубине, догнать-то его можно, не метеор, но у тебя воздуха в легких осталось только на всплытие…

Тем не менее удача в тот день мне улыбнулась! Одного крупняка я застал врасплох на песке, он и опомниться не успел, как пика проломила панцирь, из пробоины заклубилось бурое облачко, и бедняга, видимо, обезумев от боли, попытался клешнями перекусить проволоку. Дудки! Тимофеич выбрал для старшего сына самую прочную сталь, какая есть на заводе! В гротах я добыл еще несколько крабов, правда, пару раз промахнулся, острие с тупым звуком отскакивало от камней, а счастливая жертва быстро спасалась в щели. В общем, к полудню в моем садке шевелились семь экземпляров: четыре средних, два крупных и один просто здоровенный, наверное, от такого же Алан взял клешню для амулета, врученного Горелому. На этого черноморского амбала я наткнулся случайно, когда, собравшись выходить на берег, решил на всякий случай вернуться на песок, туда, где добыл первый сегодняшний трофей. Не знаю, может быть, гиганта привлек запах крови раненого собрата? Сенкевич говорил по телевизору, что акулы чуют запах поживы чуть ли не за пятьдесят миль. И тут уж мой выстрел был точен.

Домой я возвращался гордый своей добычей и специально зашел через калитку Сундукянов, чтобы поразить сестер Бэрри еще шевелящимися крабами. (Если человека проткнуть насквозь копьем, он сразу умрет, а эти в мешке все еще живы и ворочаются!) Однако на участке я застал только угрюмого Мишаню, он стоял возле стены и затирал вязким раствором выкрошившиеся швы между блоками. Напротив, за столом, специально, чтобы позлить наказанного, сидела Лиска с магнитофоном и гоняла запись на высокой скорости, поэтому из динамика вместо знаменитого хрипа Высоцкого неслась какая-то лилипутская скороговорка:

Возвращаются все, кроме лучших друзей,

Кроме самых любимых и преданных женщин,

Возвращаются все, кроме тех, кто нужней.

Я не верю судьбе,

Я не верю судьбе, а себе еще меньше!

– А где все? – я кивнул на закрытые двери.

– Умотали, – ответила Лиска.

– Куда?

– На кудыкину гору воровать помидоры, – уточнил обжора.

Подробности я узнал от Башашкина, оценившего мою добычу и предложившего сварить деликатес в соленой воде с лаврушкой и укропом. Оказывается, за веселой троицей на белой «Волге» заехал сам Ежов, которому, судя по всему, сильно понравилась Римма, и повез всю компанию в Гульрипши, а это километров двадцать от Афона, там, рядом с Домом творчества «Литературной газеты», на собственной даче живет знаменитый поэт Евгений Евтушенко, известный хлебосол, он всегда рад гостям, если те приехали со своей выпивкой и закуской. К нему-то и укатили непоседливые курортники, собираясь там переночевать.

– «Ты говорила шепотом: “А что потом, а что потом?” – грустно продекламировал дядя Юра. – Постель была расстелена, и ты была растеряна…»

Тут явилась тетя Валя с дымящейся кастрюлей и доложила, что сегодня у нас остатки вчерашней ухи из ерша, обалденные макароны с тушенкой и компот из груш – они стали падать на землю так часто, что дерево старались обходить стороной, а то получишь шишку на голове или даже сотрясение мозга, ведь сорт «Кефир» славится крупными плодами.

– Белорыбица! – подтвердил дядя Юра, через силу проглотив пару ложек ухи, явно приправленной питьевой содой.

После еды я, утомленный трехчасовым нырянием, прилег отдохнуть, продолжив безуспешные поиски запретных мест в романе «Женская честь», но задремал, и мне приснился странный сон о том, что в Черном море объявились огромные крабы размером со слоновую черепаху, я видел ее в зоопарке на Краснопресненской. И теперь у местных вместо волнореза другое испытание храбрости: надо выследить чудовище, нырнуть на глубину и оседлать монстра, как наездник мустанга-иноходца, избежав при этом страшных клешней, способных легко откусить голову или уполовинить ногу. Подошла моя очередь. Зоя и Тома пришли посмотреть на подвиг москвича, надев заранее черные платья… Но чем все закончилось, я так и не узнал: Ларик, взобравшись по стволу, бросил в меня зеленым мандарином и попал точно в лоб.

– А? Что? Где? Ты чего? – вскочил я в испуге.

– Спускайся, есть дело!

– Я сбежал вниз по лестнице. Сквозь листву пробивались косые рыжие лучи садящегося солнца, они загадочно золотили пыль, которую поднял веником наказанный Мишаня. Тени сгустились, удлинились, мир стал ярким, контрастным и отчетливым, как будто врач-окулист Гольдина из детской поликлиники, добавив новое стеклышко в круглую проверочную оправу, приказала: «А теперь читаем вторую строку снизу!» Дело шло к вечеру. Башашкин под виноградным навесом, потея и отдуваясь, пил чай с ванильными сухарями. Тетя Валя и Нинон, беседуя, грызли семечки, и куча шелухи на газете перед ними уже достигла размеров среднего муравейника.

Увидев меня, Батурин поощрительно усмехнулся:

– Ну, племянничек, сегодня ты экзамен на пожарного точно