Ловушка с зелёным забором - Рихард Глацар

пальто, где нижнее белье – все отдельно. Потом он ведет их бегом назад, и вот обнаженные люди появляются снова, на этот раз с ботинками в руках, они бегут в направлении «галантерейного барака» – «барака Б». Я не мог предположить ничего подобного под разорванной одеждой. Мускулистые тела слегка дрожат на холоде пасмурного облачного дня. Густые волосы, широкие плечи, прекрасно сложенные фигуры. Мимо пробегает молодой статный мужчина со смуглой кожей, развевается грива черных волос, профиль, словно высеченный на камне. Вот приближаются два юноши, им не больше восемнадцати. За ними – пожилой мужчина с поседевшей бородой, гордая осанка, хорошо развитая грудная клетка, под кожей перекатываются мускулы. Этих троих я уже где-то видел – эти трое, со стариком, это – Лаокоон и его сыновья из легендарной Трои, завоеванной греками, я знаю их по учебникам и по картинам, висевшим в школьных коридорах. А мимо уже бегут другие.

– Глядите-ка, – кричит Карл в удивлении. – На плацу не осталось ничего. Им приказали все отнести прямо к баракам и, собственно, предварительно отсортировать. И ни одного удара, ни одного взмаха плеткой. Они вообще ни о чем не догадываются. – Движением головы он указывает на одного из эсэсовцев. – Они это подготовили, организовали. Вот почему никому из нас нельзя выходить из бараков…

На сортировочном плацу стоят брошенные, покрытые пылью вагонетки. Одна тачка так и осталась опрокинутой над маленькой горкой песка. Никто ее не перевернул, когда вчера разнеслась новость об эшелоне. Теперь на долю этих тачек случайно выпала странная задача. Они успокаивают статных обнаженных людей, они без слов говорят им: не бойтесь – видите, здесь работают, это – совершенно обычный рабочий лагерь, здесь вы будете работать.

Последние обнаженные фигуры исчезают за углом около вала, позади боковых ворот к плацу-раздевалке, откуда они выбегали с одеждой в руках, и сразу же за ними закрывается зеленая стена.

– Так, а теперь, как следует запыхавшись от бега, прямо по «трубе» в душевую, – комментирует Ганс. – Болгария, Греция – если так пойдет и дальше, то скоро они привезут сюда и евреев из Палестины…

– Всем выйти на перрон, разгружать вагоны! – В двери появляется Легавый, в уголках рта у него застыла слюна.

Я вместе с остальными выбегаю из барака. По дороге мы сталкиваемся с людьми, которые уже тащат багаж и при этом незаметно, не открывая рта, двигают челюстями – уже что-то жуют. Да, они уже набили рты, и их лица совершенно изменились, просветлели.

Когда я прохожу через главные ворота, моему взору неожиданно открывается огромная, ослепительная сцена. Мечта, назойливая, неотвязчивая мечта постоянно голодающего узника Треблинки становится явью здесь на перроне. Но нет, нет, – о таком никто и мечтать не мог, этого никто не мог себе представить даже в самых голодных фантазиях: только половина вагонов была занята людьми. Вторая половина полностью завалена коробками, чемоданами, саквояжами, большими баулами из сшитых одеял.

«Синие» тащат вниз на склад коробки с джемом. Кто-то сталкивается с ними, одна коробка падает, разваливается на земле – ну, они немножко ей помогли, – и они падают, счастливые и пьяные от радости, в темно-красную клейкую массу. Они медленно поднимаются, глотают с закрытыми ртами, и вот уже над ними свистят плетки, пока в темнокрасную смесь на земле не начинает капать светло-красная кровь с лиц.

Мясо, огромные куски сушеного беловатого мяса лежат на перроне, выпадают и,з вагонов и еще несколько тугих мешков, разрывающихся при падении. Несметное количество мелких желтых печеньиц вываливается на черную землю, и мы их топчем, бегая взад и вперед. Они желтовато-белой крошкой покрывают лежащий вокруг багаж, кожаные чемоданы, лужицы джема, брошенные подушки с чудесными вышивками. Я уже второй раз возвращаюсь на перрон, сразу же набив полный рот толстенькими золотисто-желтыми печеньицами – восхитительное чувство, блаженство, когда проглотишь. Лицо расслабляется – да, теперь, наверное, и у меня такое же странное счастливое выражение лица, как у первых вернувшихся с перрона.

При взгляде на изобилие продуктов и вещей, которое раскинулось перед истощенными от голода людьми, первую часть Треблинки охватывает лихорадочная деятельность. А вторую часть, «лагерь смерти»? Там, на той стороне, они получат от всего этого только голые тела, а говорят, такие мускулистые тела горят хуже всех других.

Вся беготня продолжалась 15, может быть, 20 минут, и вот уже все окончено. Мы снова в наших боксах. Пустые вагоны медленно выезжают из лагеря. Новый свисток, въезжает следующая часть состава. Маленький Авраам прибегает с перрона, роняет то, что принес; руки у него все еще растопырены, он сообщает изумленно, почти плача:

– Теперь снова сыр, огромное количество сыра, круги, как мельничные жернова…

В обеденный перерыв суповые миски, составленные под деревьями у кухни и вдоль стены барака, остаются почти не тронутыми. Некоторые опрокидываются, слышен смех, а из кухни выносят котел, полный жидкого пустого супа, – выливать в сортир.

Прежде чем во второй половине дня поступают следующие партии, мы уже частично заполнили наш бокс пальто. Где унтершарфюрер Шифнер с его сигаретами за подходящее пальто? Карманы каждого из поступивших пальто полны пачками сигарет самых разных сортов.

– Не, чловеку – нет, приятель, теперь я курю только первый сорт, – невысокий бригадир барака предварительной сортировки с лицом, как у утки, а голосом, как у мортиры, показывает одному из своих людей, что он хочет только пачки сигарет с римской цифрой I – первый сорт, перши гатунек.

– Да, да, так, так, теперь для нас только первый сорт – перши гатунек. Ведь из всех евреев они выбрали и выдрессировали именно нас, мы сами – первый сорт. – Понимает ли невысокий бригадир богемский выговор своего коллеги Ганса Фройнда?

Нас посылают в барак предварительной сортировки, чтобы сложить веши и освободить место. И «спекуляция» начинает работать на полных оборотах.

– Если ты найдешь что-нибудь особенное выпить или сигареты – отложи это для меня где-нибудь в сторонке, да, и дамские вещи, и приготовьте посылку для Цело. Еду, белье, крем для обуви – я потом прихвачу, вам от него привет.

– Небрежно элегантный, старающийся поддерживать себя в хорошей форме, обершарфюрер Карл Людвиг, светловолосый тип среднего возраста и средней потрепанности, заглянул к нам на «ярмарку» с «той стороны», из «лагеря смерти», чтобы раздобыть что-нибудь для себя, пока еще не все разобрали. В качестве ответной услуги он приносит первую, совершенно неожиданную весточку от Цело, да к тому же предлагает оказать ему любезность.

Бредо замечает мимоходом, что ему хотелось бы какой-нибудь чемодан из кожи первого сорта и, если есть, что-нибудь вроде одеколона или духов.

– А в