Альманах «Российский колокол». Спецвыпуск «Они сражались за Родину» - Альманах Российский колокол

Воинские составы прибывали на станцию, солдаты выскакивали из вагонов, довольные тем, что можно размяться, покурить на свежем воздухе. Некоторые подходили к торговкам нехитрым деревенским товаром: солдат всегда не против поесть, тем более что в дороге с кормёжкой у многих было не то чтобы очень. На таких остановках и цены не так кусались, как в городах и на крупных, узловых станциях.

Торговок устраивали даже мизерные доходы. Урожай садов стало трудно перерабатывать: сахар – только по карточкам. А деньги выручались хоть и небольшие, но какая-никакая поддержка семье. Даже на рабочую карточку не пошикуешь, а у многих и её не было. Вот и уходили яблоки, груши, вишни за копейки, только бы сбыть, пока не сгнили. Торговать на станции запрещалось, тем более – приближаться к воинским эшелонам. Но милиция смотрела на это сквозь пальцы. Все – люди, все понимали, что надо как-то выживать, народу нелегко, недоедание стало общей приметой жизни. Да и солдатики при случае вступались за продавцов. Они понимали, куда едут, и легко расставались с теми небольшими суммами, которые полагались им согласно скудному денежному довольствию.

Среди торгующего люда встречались и дети, иногда совсем маленькие. Главное было – умение считать, а коммерческая жилка вырабатывалась быстро.

Девочке Нине шёл всего девятый год, но в кругу торговок она была уже не новичком: стояла с конца весны, с того самого времени, когда перевозки оживились. Фронт стал двигаться, но не туда, куда хотелось бы всем. В конце июня немцы взяли Воронеж, а это уже совсем близко от Обороны – меньше ста пятидесяти километров. Некоторые кинулись собирать чемоданы, однако мама Нины пока не спешила. Один раз станцию даже бомбили немецкие самолёты, но она упорно отказывалась ехать ещё дальше. Нина волновалась, помнила, как в прошлом году папа им прислал письмо из Действующей Армии (так на конверте написала чья-то чужая, не папина рука): «Уезжайте, немцы близко!» Тогда до фронта тоже было километров сто пятьдесят, но мама ждала, не хотела покидать обжитое место. Папа оказался прав, и уходить из Ржева пришлось уже под обстрелом. Тот жуткий, холодный октябрьский день прочно врезался в память девочки. Они шли по осенней грязи, надев на себя всё что можно. В плечи Нины больно врезались лямки наспех сшитого мамой заплечного мешка. Трёхлетняя Люся плакала и кричала при каждом далёком разрыве. Временами маме приходилось нести её на руках. Тогда Нина брала тяжёлый чемодан и буквально волочила его по раскисшей дороге. Но там был свой дом, а здесь, в эвакуации, их, по словам самой мамы, ничто не держало. Хотя в военное время и самое малое удобство можно считать большой роскошью. Ведь как-никак устроиться здесь они смогли, а вот что будет на новом месте, как повернётся там жизнь, никто не знал.

На этот раз мама не ошиблась: с июля радио заговорило о боях на других направлениях. Нина находила эти места на большой карте, висевшей в хозяйской комнате, и понимала, что война обошла их стороной. А через станцию катились эшелоны, войска с других фронтов перебрасывали под Сталинград беспрестанно. Это, наверное, было военной тайной, но её знал весь здешний народ. Поэтому и стояла Нина со своим товаром на станционной платформе. В сентябре, с началом занятий в школе, мама обещала во время уроков подменять её, но после обеда придётся снова заниматься торговлей, хотя нужно будет догонять одноклассников: мама отправила дочь во второй класс, это после всего полутора месяцев в первом. Но в школе согласились: девочка читала неплохо, считала, а в чистописании, сказали, нужно только старание. Нина немного боялась, но после прошлой зимы все проблемы казались не такими уж страшными.

Потому что тогда от немцев они не ушли. С Люськой трудно было уйти далеко. Они долго блукали по дорогам и деревням. Рано наступили холода, и Нина отморозила пальцы ног. Ногти на них превратились в толстые жёлтые обрубки, стричь их стало очень трудно. Нину, Люсю и маму приютили в какой-то лесной деревне добрые люди, бездетные старики. Нина даже не запомнила название, все говорили просто «деревня» или «у нас». Дед ловил рыбу в замерзшей реке, ставил силки на лесную дичь, но основой рациона (это словечко деда) были картошка и квашеная капуста. Хватало и мочёных яблок, антоновка в тот год уродилась хорошо. Мама помогала по хозяйству, даже дрова колола. И все ждали, что будет дальше. Боялись, что заберут немцы или полицаи. Деревенские рассказывали: всюду ищут семьи партийных работников. Их папа служил на железной дороге, но в начале войны пошёл в армию и приходил домой по воскресеньям в командирской форме. Поэтому мама боялась незваных гостей. Но те не появлялись. Зато в конце января в ближайшей деревне люди увидели наших лыжников в белых маскировочных халатах. Вскоре стало ясно, что немцы ушли. Посоветовавшись с хозяевами, мама решила не ждать весны. Они собрали свои пожитки, мама подарила старухе красивую шаль – это была вся плата за три месяца кормёжки и тепла. Двинулись в большое село, где, как говорили местные, расположился госпиталь. Мама надеялась там найти работу. Она не ошиблась: её взяли на кухню – мыть посуду, чистить картошку. Устроились опять у чужих людей. Жизнь налаживалась. Хоть какая-то определённость, как считала мама. Нину даже подкармливали на кухне, а она иногда читала раненым те немногие стишки, которые успела выучить. Взрослым нравилось, ей хлопали, дарили припасённый сахарок, а некоторые даже плакали. Нина не понимала почему, вроде бы читала она весёлые стихи. И когда госпиталь перебрасывали в другое место, ближе к фронту, их хотели взять с собой, маму и её. Но лишь узнали про Люську, сразу переменили решение, и пришлось ехать в эвакуацию. Маме выбили место на троих в кузове машины, которая довезла до Калинина, а потом уже какими-то только взрослым понятными путями, оказались они тут, на станции Оборона.

И, похоже, задержались надолго. Их распределили в частный дом. Хозяйка, тётя Фрося, женщина недобрая и очень скупая, выделила квартирантам заднюю комнату без окна и велела без особой нужды по дому не шастать. Впрочем, мама быстро смогла найти общий язык с Фросей, и отношения более-менее наладились. Не было только работы у мамы, а иждивенческих карточек на жизнь не хватало. Люся подросла, и её уже не боялись при необходимости оставлять дома одну. Но и на станции, и на хлебозаводе маме отказали. Уборщиц и истопников в поселковых учреждениях тоже имелось в достатке, многих война загнала в эту глушь. Мама