Традиции & Авангард № 2 (5) 2020 - Литературно-художественный журнал

Судьба даровала ему сразу два выделивших его среди прочих таланта – слух и каллиграфический почерк, – и однажды ему подумалось, что, вероятно, это можно было бы соединить вместе. Когда он впервые очутился в управлении, он понял, что не ошибся: это были единственные люди, сразу проявившие к нему, пусть и чуть сдержанный – как всегда у них, – но все же действительно неподдельный интерес. Правда, когда у него стал внезапно меняться почерк, он чуть было от них не ушел, но вовремя уловил вдруг в голосах из будущего несколько тревожных для себя нот и понял, что так просто отсюда уже не уйти. К тому же ему добродушно было объяснено, что здесь у новичков так всегда. Это все равно что у ребенка выпадают молочные зубы и взамен вырастают более сильные и крепкие – пусть, правда, и не такие милые.

Первое время в управлении было вообще полно любителей поострить над ним – если бы они знали, что любому балагуру он за несколько дней может сообщить содержание будущей шутки! Над ним подтрунивали из-за ломающегося почерка, впрочем, традиционного здесь повода для острот над новичками, но все же главным объектом шуток были первые его донесения из будущего: но только поначалу.

Вначале и у него самого холодело, бывало, сердце за тех людей, чьи голоса из завтрашних дней он аккуратным почерком заносил на бумагу, – тех несчастных, над кем витало уже клеймо не совершенного еще проступка. Они не могли знать, что их будущие грехи уже зафиксированы – теми особыми фиолетовыми чернилами, что выдают в управлении – каким-то совершенно им неизвестным, чересчур чутким человеком. В управлении работали люди с железными нервами, но и им становилось не по себе от тех донесений, что приносил Гардаев, – вот тогда-то понемногу и приумолкли все эти остряки.

Гардаев быстро стал незаменимым в управлении человеком. Он сообщал дату и время, и им только оставалось, подъехав в специальной машине к указанному месту и безразлично поглядывая на часы, немного подождать.

Справившись с первым волнением, он больше никогда не жалел своих жертв. У революции было много врагов, и самым страшным из них, без сомнения, был тот тихий, осуждающий на кухне свою власть, обыватель. Их всех брали в точно назначенное время и выводили к черной машине с совершенно белыми от страха лицами: настолько бледными, что в сумерках надвигающейся ночи вполне могло возникнуть впечатление, что они конвоируются в одном только нижнем белье. Их хватали за фразы, произнесенные минутой назад, – доверительно, в тесном кружке своих. Некоторые пытались даже молиться, потому что ничего не понимали. Высказавшись, говорун не успевал и потянуться к чашке с подостывшим чаем, как решительно звонили в дверь – и трясущиеся свидетели тут же охотно все подтверждали. Для многих из них, впрочем, крамольные эти фразочки действительно были случайными – и позже дрожащими голосками они пытались следователя в этом уверить, – но вот именно этих-то Гардаев вписывал в свои листочки с особой тщательностью.

Когда звуки будущего водопадом обрушились на него, он понял, что в этом мире нет ничего страшнее случайных фраз: именно в них начало всех, кажется, несчастий. Потому-то Гардаев и не жалел их. Каждый должен готов призванным быть к ответу за любую из своих, пусть даже случайно произнесенных, фраз – и сделать это способен порой только он, Гардаев: для этого ему достаточно записать ее, отменным почерком каллиграфа, в тех серых утренних своих листочках.

О каждой своей жертве он успевал узнать за ночь многое: чаще всего этим людям до героев было далековато. И, как ухмыляясь думал Гардаев, разве не скромный труд доносчика делает этих людей в глазах оставшихся на свободе таковыми? Людьми нескольких только героических фраз, потому что все остальное – слабости, совершенные некогда подлости и дурные привычки – после того, как за ними приезжала ночью машина, сразу отодвигалось на второй план.

Он хорошо поработал: человек с портрета, чуть прищурившись, смотрел на листочки и, казалось, был готов одобрительно кивнуть головой. Небо за окном светлело, когда он собрал исписанные страницы и, как обычно, скрепил их скрепкой. Когда-то в коробочке их была сотня, а осталось совсем немного, не больше десяти: за годы работы на управление он потрудился неплохо. Правда, пустота в коробке со скрепками иной раз даже немного его страшила – будто другую ему уже и не получить. Гардаеву почему-то казалось, что есть своя опасность в преодолении этого рубежа: будто бы и твоя собственная судьба может закончиться вместе вот с этими быстро тающими в коробке скрепками.

Последний случай был самым, может быть, непростым за всю карьеру: Гардаев знал, что новая его жертва нередко бывала в том самом кабинете, хозяином которого, как известно, был именно тот, с портрета, человек с трубкой. В управлении даже не стали показывать ему, как это бывало обычно, фотографию – просто перегнулись через стол и шепнули на ухо фамилию. Наверное, не найти было в стране человека, кто бы не знал по многочисленным портретам этого человека в лицо. В управлении, особенно в последнее время, успели привыкнуть и к таким – конечно, здесь не могли не гордиться тем, что люди такого высокого положения простыми арестантами проходят через их кабинеты, – и все-таки поначалу Гардаеву стало не по себе. Все-таки с людьми столь высокого положения ему не приходилось еще работать. Заказ мог прийти только оттуда, из того же президиума, от кого-нибудь из тех, кто сидит с ним за одним столом. Может, даже еще выше – на него незаметно указали трубкой. Недаром человек с портрета на стене так внимательно посматривает на эти листочки.

До этого Гардаев мало что о нем знал – фамилию, несколько ярких фактов из биографии и некоторые подробности его круглого на стандартном портрете лица. Пожалуй, он даже не смог бы с уверенностью назвать нынешний его пост – но это был человек того короткого партийного списка, что начинался человеком с трубкой. Кажется, этот список почти не менялся в последние годы, его состав как-то сам собой утвердился в памяти из газетных передовиц, и Гардаев мог бы отбарабанить его наизусть хоть сейчас, может, только слегка путая очередность фамилий: и если он сделает все, что от него ждали, этот список немного сократится – или нет, просто станет немного другим. Ему вспомнилось, что все эти фамилии есть и во вчерашней газете – на