Царь Иоанн IV Грозный - Александр Николаевич Боханов

раба Божия в бедах и в несчастьях и в печалях, на дорогах, на реках и в пустынях, в битвах, в царях и в князьях, в вельможах и в людях, и во всякой власти. И от всякой беды, и от дьявола, Господи Иисусе Христе, избави, и, великий Михаил Архангел, сохрани раба Божия, имярек, от глаз недобрых людей, и от внезапной смерти, и от всякого зла молитвами Пресвятой Владычицы нашей Богородицы и Приснодевы Марии, и святого пророка и Предтечи Крестителя Господня Иоанна, и святого пророка Илии, и святого отца нашего Николая Чудотворца, и святых мучеников Никиты[200] и Евпатия[201] и всех святых Твоих молитвами, ныне и присно и во веки веков, аминь»[202].

В миру нельзя обрести покой, немыслимо отрешенное уединение; страсти людские, заботы текущие одолевают, закабаляют. Царь Иоанн видел лишь в монастыре, только в мире чернецов и иноков, тот истинный путь служения Всевышнему, которого иным образом обрести невозможно. Поэтому он так нетерпимо реагировал на все отступления от строгого общежительного устава, имевшие место тогда, когда обитель «уБогих» уступала желаниям светского мира.

Он непримирим ко всем нарушениям благочиния, умалениям чистоты и высоты старого русского монастырского благочестия, олицетворяемого такими великими подвижниками и чудотворцами, как Сергий Радонежский, Кирилл Белозерский, Варлаам Хутынский, Дмитрий Прилуцкий и Пафнутий Боровский. Он знал их благочестивые подвиги, почему всех и называл «светильниками».

Первый Царь чтил монастырские обители, благоговел перед подвигами светочей смиренномудрия. Его ведь самого 4 сентября 1530 года крестили в Троице-Сергиевом монастыре, а крестными восприемниками малютки Иоанна стали известные в ту пору благочестивые отцы: старец Кирилло-Белозерского, а затем Иосифо-Волоколамского монастыря Кассиан Косой[203], игумен Троицкого Переславль-Залесского монастыря Даниил и старец Троице-Сергиева монастыря Иев Курцов. Таинство же крещения проводил троицкий игумен Иоасаф Скрипицын, возведенный в 1539 году в сан Митрополита Московского и всея Руси[204]. После крещения Великий князь Василий Иоаннович возложил своего сына на раку Преподобного Сергия Радонежского, отдавая его под покровительство столпа русского благочестия.

В послании в Кириллов Иоанн приводил примеры нарушения чистоты монашеской жизни, которые или лицезрел лично, или о которых был наслышан. Говоря о возведении церкви над могилой воеводы В.И. Воротынского (†1553) в Кирилловом Успенском монастыре его вдовой, Иоанн Грозный беспощаден в своих суждениях.

«Видно и на Страшном суде Воротынский и Шереметев станут выше чудотворца: потому что Воротынский со своей церковью, а Шереметев со своим уставом, который крепче, чем Кириллов[205]. Я слышал, как один брат из ваших говорил, что хорошо сделала княгиня Воротынская. А я скажу: нехорошо, во-первых, потому, что это образец гордыни и высокомерия, ибо лишь царской власти следует воздавать честь церковью, гробницей и покровом. Это не только не спасение души, но и пагуба: спасение душ бывает от всяческого смирения».

Царь вспоминал случай из своей юности, когда он, Великий князь Московский, прибыл в Кирилло-Белозерский монастырь. «Как-то опоздали однажды ужинать, – вспоминал Царь, – из-за того, что у вас в Кириллове в летнюю пору не отличить дня от ночи, а также по юношеским привычкам. А в это время помощником келаря был у вас тогда Исая Немой. И вот кто-то из тех, кто был приставлен к нашему столу, попросил стерлядей, а Исаи в то время не было – был он у себя в келье, и они с трудом его привели и тот, кто был приставлен к нашему, спросил его о стерляди или иной рыбе. А он так ответил: «Об этом, о судари, мне не было приказа; что мне приказали, то я вам и приготовил, а сейчас ночь, взять негде. Государя боюсь, а Бога надо больше бояться». Иоанн считал этот ответ достойным Божьего установления и, в подтверждение праведности подобного поведения, привел цитату из Псалтыри: «правду говорить и перед царями не стыдиться»[206].

Все равны перед Богом, нельзя умилостивить Его какими-то суетными приемами. Но в этом бесспорном и бесстрастном равенстве перед Лицом Божиим всего земного, есть только одно исключение – царская власть. Примечательно, что Грозный говорит о «власти», а отнюдь не о самом носителе царского венца. Себя он к числу благочестивых христиан не относил, видя в том выражение печальной реальности, отдавая себя на суд Всевышнего.

Нет никаких оснований подозревать Первого Царя в лукавстве, в желании писаным словом запечатлеть свой «положительный образ». Послание в Кириллов монастырь исповедально. В нем слышен голос мучимого страстями, одержимого слабостями человека, умом и сердцем понимающего и чувствующего свою греховность, но не имеющего возможности преодолеть пороки и искушения не потому, что он этого не желает или не имеет сил, но потому, что не может изменить свою судьбу.

Иоанн не имел права перестать «быть царем», так как эту ношу на его слабые плечи возложил Господь, а Его Воля не может быть отринута. Иначе – ты раб антихриста. Царский удел быть в центре земного мира, вести, учить, наставлять и карать людей, как то делали библейские цари. Ветхозаветные примеры не являлись для него оправданием собственных ошибок и заблуждений, но служили объяснением их. В мире проходящих вещей и суетных людей невозможно явить в полной мере благочестие. Оно возможно лишь там, где существует отрешенность от мира – в монастыре. Потому душа его так и рвалась туда, в «спасительное прибежище», где он мог обрести несуетный покой и уединенное счастье общения с Богом. Он писал кирилловской братии, что считает себя «уже наполовину чернецом», что он, когда «будет Божье соизволение», примет постриг.

Пока же не может этого совершить, так как он Царь, и если приедет к ним, то «весь царской двор туда перейдет». И тогда – конец монастырю. Он заклинал братию именем Бога, не делать никаких отступлений от монастырского общежития, заповеданного праведниками-чудотворцами, так как, «если вы в чем-нибудь малом допустите послабление, оно обратится в великое». Свое желание принять иночество Иоанн Грозный осуществил лишь тогда, когда уже покидал земные чертоги и душою был уже «при дверях» Высшего Судии.

Царь всегда знал, что Господь наказывает за грехи, наказывает порой строго и нелицеприятно. Когда случались такие знамения, то Грозный всегда испытывал потрясения. Один такой случай он огласил в своем «слове» на Стоглавом соборе 1551 года. Вспоминая великий пожар лета 1547 года в Москве, когда столица почти полностью выгорела, а в огне погибли тысячи людей, Иоанн не сомневался, что это – кара Господня. «От этого вошел страх в душу мою и трепет в кости мои, и смирился дух мой и умилился, и познал свои согрешения, прибег ко святой Соборной и Апостольской Церкви, и припал к Божьему великому человеколюбию и к Пречистой Богородице, и ко всем святым…»[207]

Первый Царь точно