Москва и Восточная Европа. Югославская модель социализма и страны советского блока. 1950-е — 1960-е годы - Анатолий Семенович Аникеев

Коминформовская атмосфера, пропитанная воинственным радикальным и антизападным духом и критическим настроем в отношении тактики компромиссов[214], несомненно, оказала на болгарского руководителя сильное влияние. Но в докладе на пленуме, он, безусловно, учел и выступления своих соратников на заседании Политбюро 4 октября, нашел в них для себя точку опоры. Это, на наш взгляд, позволяет несколько скорректировать отраженную в историографии оценку доклада Червенкова, как «своевольно предпринятую переоценку ценностей»[215], к тому же не согласованную с Димитровым и в отсутствие Коларова. Димитров, действительно, по-прежнему оставался в то время в Москве на лечении, но позиция Коларова была известна, так как отчетливо прозвучала на упомянутом заседании Политбюро: выводы Червенкова правильные, их можно принять «как общую линию», но следует конкретизировать и дополнить[216].

Для «исправления» (в духе установок Коминформа) допущенных «ошибок» Червенков предложил впредь выстраивать политическую линию партии с учетом перехода к непосредственному строительству социализма в условиях решительного наступления на «реакционные и контрреволюционные силы», иными словами, сознательно обостряя классовую борьбу в стране. В новой программе ОФ предстояло ясно сформулировать «перспективы социалистического развития», а в Конституцию НРБ — включить «социалистические элементы», «максимально приблизить [болгарский Основной закон] к конституции Югославии». С югославской внутриполитической практикой сближалась и установка Червенкова о деятельности коммунистов в ОФ, предлагавшаяся в вышеприведенной формулировке Костова на заседании Политбюро ЦК БРП(к) 4 октября[217]. Во внешней политике принципиальным курсом становилось «самое тесное сближение с Югославией».

Прошедшая на пленуме дискуссия отчетливо зафиксировала поворот ядра компартии «налево», возобладали настроения, направленные, по образному определению авторитетного болгарского исследователя акад. Мито Исусова, на «пришпоривание революционного процесса» в стране[218]. Большинство делегатов поддержали Червенкова, высказавшись за решительное наступление на реакцию и немедленную национализацию капиталистических предприятий. На совместном заседании Национального комитета (НК) ОФ и руководства политических партий 22 октября 1947 г. уже говорилось о построении социализма как о программной цели и, что крайне важно, указывалось, что обновленная программа ОФ становится руководством к действию для всех входящих в него партий. Эта констатация явилась первым шагом к установлению монополии одной (коммунистической) партии в политической жизни и формированию системы сателлитных политических сил[219]. Непосредственным примером и образцом для подражания в этой области также стал общественно-революционный опыт Югославии. Болгарские коммунисты опирались при этом на его высокие оценки Москвой. Так, в ноябре 1947 г. советский партийный официоз газета Правда охарактеризовала процесс политического и экономического развития Югославии как «изумительный… свидетельствующий о том, что страна идет к социализму своим оригинальным своеобразным путем», а ее руководителей назвала «выдающимися государственными деятелями»[220]. Эта установочная оценка ставила болгарских руководителей в трудное положение: фактически предстояло осмыслить, как правильно сочетать советскую модель, принципиальные компоненты которой воплощались в югославской практике, с действующей концепцией «национального пути» в собственной, болгарской, интерпретации.

Размышления на этот счет некоторых партийных функционеров высшего звена отразила позиция Коларова. В беседе с советским посланником С.П. Кирсановым 23 октября 1947 г. он высказался за более гибкую и осмотрительную тактику: «Можно идти к социализму, не поднимая словесного шума». Учитывая настроения, прежде всего, крестьянства, Коларов предлагал не торопиться «открыто говорить о социализме», включать в программные документы ОФ ясные указания о социалистическом пути Болгарии[221]. Иными словами, следовало по-прежнему опираться в практике на переходную народно-демократическую модель («болгарский путь»), временно воздерживаясь от социалистических лозунгов. Показательно, что в итоговом документе упомянутого выше заседания НК ОФ — Декларации от 22 октября 1947 г. вместо слова «социализм» была использована обтекаемая формулировка о «дальнейшем социальном и демократическом развитии страны». Прагматичный подход, однако, сохранялся недолго. Уже в принятую 4 декабря 1947 г. в третьем чтении Конституцию НРБ, получившую по примеру «сталинского» Основного закона название «димитровская», вошли известные по советскому опыту формулировки основ организации государства — демократический централизм, руководящая роль представительных органов, избираемых на основе всеобщего, равного, прямого избирательного права при тайном голосовании, «социалистическая законность», государственное руководство и плановое развитие экономики и пр. При этом были учтены советы и рекомендации видных советских правоведов и юристов В.Н. Дурденевского, И.П. Трайнина, К.П. Горшенина и др., сделанные при доработке проекта[222]. Отражая перспективу монополизации государственной власти и этатизации частной собственности, новый Основной закон НРБ стал политическим документом, вобравшим в себя существенные черты советской и югославской конституций[223].

В современной болгарской историографии действия Червенкова получили объективную оценку: отмечена его «завидная быстрая реакция» на новые веяния. Не отказываясь от имиджа «болгарского Сталина»[224], Червенков стремился «идентифицировать себя с новым радикальным курсом коммунистического движения», выступить в роли «болгарского Жданова»[225]. (Замечу, что это была не последняя попытка Червенкова соотнести свое место на болгарском партийно-государственном Олимпе с рождавшимися в советском руководстве веяниями. После смерти Сталина и оформления актуальных приоритетов в советской экономике Червенков попытался следовать в фарватере «нового курса» Москвы и представить себя умеренным реформатором, «болгарским Маленковым»[226]).

Самым крупным социально-экономическим мероприятием в Болгарии, явившимся прямым откликом на установки совещания в Польше, стала проведенная в декабре 1947 г. национализация промышленных предприятий и шахт. Специальная комиссия при Политбюро ЦК БРП(к), созданная еще в мае 1947 г. со сравнительно узкой целью — определить круг предприятий, подлежащих национализации[227], с осени приступила к решению новой задачи — оперативной разработке законопроекта о переходе предприятий в государственную собственность. Масштабы будущей акции и сроки проведения держались в строгой тайне. Уже 18 декабря 1947 г. подготовленный законопроект утвердило Политбюро ЦК БРП(к). Народное собрание вынесло решение приступить к «изъятию предприятий»[228].

Национализации имела тотальный характер: в государственную собственность перешло почти 92% промышленного производства, причем, не только крупные по болгарским масштабам промышленные предприятия, но и сотни мелких частных, хотя и не использовавших наемный труд, но имевших какое-либо машинное производство, а также и ремесленные мастерские. Кроме того, предусмотренная в законе компенсация собственникам была выплачена лишь весьма незначительной их части, что фактически превратило национализацию в экспроприацию[229].

Национализация промышленности положила начало развернутому наступлению на частную собственность во всем народном хозяйстве страны. Законом от 27 декабря 1947 г. была установлена государственная монополия в банковском деле, а далее, подобно цепной реакции, последовала ликвидация частного сектора во внешней и внутренней торговле, в сельском хозяйстве, на транспорте, в строительстве. Непреложной альтернативой народно-демократической модели становилось всеохватывающее огосударствление экономики, полная мобилизация всех материальных, финансовых и людских ресурсов и их централизованное плановое использование. Социальный итог заключался в лишении широких масс собственности, их «пролетаризации», то есть превращении в наемных тружеников. Представляя этот процесс как достижение социального равенства, правящая партия, прежде всего, рассчитывала обеспечить новому режиму широкую опору,