Перед лицом закона - Иван Абрамович Неручев

— Содержать — одно, а вот… воспитать — другое… Дочь-то вы не сумели воспитать.

Свидетельница Торцова испугалась, она поняла: наступили решающие минуты, — надо отстоять свое право на Наташу. Без девочки она жить не может. Внучка любимая — это все, что осталось у нее в жизни. Она сбивчиво говорит о своих ошибках… Наташа воспитывается по-другому, пусть спросят школу, представительницу детской комнаты милиции, соседей — всех…

Но представитель прокуратуры не успокаивается. Куда Глаголева клонит? Неужели можно думать о том, чтобы отобрать Наташу у бабушки и передать ее в детский дом?! Ни в коем случае этого делать нельзя.

Опять-таки по молодости лет и неосведомленности в процессе, Курский преждевременно горячился, беспокойно поскрипывая стулом. В зале тоже волновались. Нарастало напряжение.

— У меня еще один вопрос к свидетельнице… Скажите, Торцова, как вы сумеете оградить девочку от дурного влияния матери, если суд оставит ее у вас?

— Как оградить?.. На этот вопрос я ответить затрудняюсь…

— А ответить на него надо. Это очень важный вопрос, пожалуй главный.

Прокурор права. Действительно, с пагубным влиянием Ксении на ребенка надо решительно покончить.

Иринина спросила стороны — Костикову и Ксению Торцову, — не желают ли они дополнить чем-либо судоговорение. Костикова кратко повторила свои доводы; Ксения угрюмо молчала: нечего сказать, все исчерпала, конечно ей не верят, ничего не поделать!

Снова говорит помощник прокурора Глаголева, которая призвана как представитель государства дать по делу свое авторитетное заключение.

— Я разделяю позицию роно — она обоснована всеми материалами дела: ответчица Торцова полностью утратила свое право как мать. Если Ксения Торцова будет продолжать теперешнее общение с Наташей, то от беды не уйти — девочка погибнет, может пойти, что скрывать, по пути матери. Этого, разумеется, мы допустить не можем, не имеем прежде всего морального права. Закон же дает нам возможность решительно и коренным образом перестроить жизнь Наташи. Я прошу удовлетворить исковые требования роно. Может встать вопрос о целесообразности присуждения алиментов: что с нее взять — не работает! Это не так. Присуждением алиментов вы, граждане судьи, заставите ответчицу трудиться. Она должна, обязана будет поступить на работу, иначе, ее поведение расценят как злостное уклонение от уплаты средств на содержание ребенка со всеми вытекающими отсюда последствиями. А последствия эти, как вам известно, будут тогда тяжелые — тюрьма! Советую вам, Торцова, поехать куда-нибудь на строительство. Постарайтесь заработать право жить в нашем городе.

Заключительные слова прокурора заглушили дружные аплодисменты.

Суд удалился в совещательную комнату.

После короткого совещания судьи вышли в зал, и Иринина огласила решение: исковые требования удовлетворены полностью.

Тут же суд приступил к рассмотрению второго дела — о выселении. Оно почти предрешено предыдущим делом: основания те же — дурное, безобразное поведение ответчицы. Свидетели те же, но процедура с их предупреждением и удалением из зала повторяется, как того требует процессуальный закон.

Ксения продолжала находиться и прежнем душевном оцепенении. Неужели на нее так сильно повлияло первое решение суда? Не ощутила ли она в нем серьезную опасность для будущего? Потерять навсегда ребенка! Встрепенулась ответчица лишь тогда, когда Глаголева, давая свое заключение по второму делу, решительно, с непоколебимым обоснованием потребовала выселения Ксении. Ксения сорвалась со скамьи:

— Меня выселить? Куда?!

— На улицу! — неумолимо отчеканила Глаголева.

— На улицу?! Я же родилась здесь… Я очень люблю свой город…

— Любимый город берегут, охраняют его честь. А вы что делаете?! Обернитесь назад, посмотрите в глаза вот этим ленинградцам… Не хотите, боитесь, стыдно? Никто вам здесь, в этом переполненном зале, во всем городе, во всей стране, ни один честный человек не посочувствует.

И этот иск был удовлетворен — народный суд лишил Ксению права на жилую площадь.

Александру сегодня нравилась публика, радовала и активность представителей органов местной власти, в том числе и прокуратуры… Но сердце у него ныло, и он как будто не рад был справедливым решениям народного суда. Ему было жаль эту женщину, беспомощно прислонившуюся к серой шершавой каменной стене в тускло освещенном коридоре. «Нет, нет, вряд ли нужно было наваливаться с такой силой на Ксению!»

Мучимый этим вопросом Александр во время перерыва и зашел в совещательную комнату.

Оказывается, там тоже шел бой по делу Торцовой. Народный заседатель Петрищева считала, что Ксению не следовало бы выселять (по поводу передачи Наташи бабушке и взыскания алиментов было полное единодушие). Такой крутой мерой можно окончательно погубить молодую женщину.

Немного выждав и уяснив суть разногласий, Курский высказал свое мнение.

— Саша, — сердито сказала Глаголева, — мой совет ни к чему не обязывает, пусть остается в Ленинграде. Однако закон наш требует от каждого гражданина неукоснительно соблюдать правила социалистического общежития, честно трудиться и по-товарищески жить с соседом. Не бежать же на край света из-за этой разложившейся бабенки ее соседям, ее матери, ее ребенку?!

— Я боюсь, что вы переоцениваете полезность крутых мер…

— А я боюсь, молодой человек, что вы туговато осваиваете то, без чего трудненько вам будет двигаться вперед…

— Теперь уж и я боюсь, — улыбнулась Иринина, — боюсь, что вы, товарищи, поссоритесь, чего я терпеть не могу. Вы не должны забывать одно: истина в суде дается не легко. Вот почему судебная работа обставлена всевозможными процессуальными гарантиями. Вот почему частенько против прокурора садятся адвокаты, защитники подсудимых, представители истцов и ответчиков. Вот почему для участия в нашем деле привлечены прокурор, представители общественности…

— Это совсем другое дело, Надежда Ивановна, — с подчеркнутым уважением согласился Курский. — Я понимаю: поиски истины — это основа основ всей работы суда, и не только суда, — Александр иронически посмотрел на Глаголеву. — Я лишь искренне сожалею, что у Ксении Торцовой сегодня было очень много обвинителей и мало защитников.

— У нее, не считая вас, не было ни одного защитника, — отрезала Глаголева.

— Какой я защитник! — с грустью заметил Александр. — Я всего лишь секретарь судебного заседания. Да и поведение ее мне тоже противно. Но, я уверен, адвокат мог бы кое в чем помочь.

— Вряд ли, — мягко сказала Иринина. — Иного решения вынести нельзя… Все, дорогие товарищи, на этом прервем нашу горячую полемику… Проверь, Саша, явку по очередному делу…

Уходя в этот день с работы, Александр чувствовал, что у него мало-помалу созревает решение выяснить все, что имеет прямое или косвенное отношение к моральному крушению Ксении. Он вспомнил один из наказов своего учителя — профессора Сереброва: «Советский юрист обязан бережно относиться к каждому советскому человеку. Другое дело его пороки — их надо порицать, относиться к ним нетерпимо и даже сурово». Хороший завет, хотя не все студенты с этим были согласны.

Наутро Александр