Земляки - Павел Александрович Гельбак

Благонравова Кобозев, — дай-ка рапорт командарма. Вот что он пишет по поводу вашего плана наступления на Самару: «Совершенно невозможно так стеснять мою самостоятельность, как это делаете вы. Мне лучше видно на месте, как надо дело делать. Давайте мне задачи, и они будут выполнены, но не давайте мне рецептов — это невыполнимо. Неужели всемирная военная история еще недостаточно это доказала… Вы же командуете за меня и даже за моих начальников дивизий. Может быть, это было вызвано нераспорядительностью прежних начальников, но мне кажется, что до сих пор я не мог вызвать в этом отношении вашего недовольства».

Муравьев вымученно улыбнулся: мол, я погорячился, обиделся на заносчивый тон командарма. Да и то подумать, молод он еще так разговаривать с главкомом, если сам не научился подчиняться дисциплине, то и других не научит. Но в членов Реввоенсовета словно вселился бес. Они не желали довольствоваться полупризнаниями Муравьева. Муравьев пытался угадать, что произошло, что известно Реввоенсовету, почему члены Совета резко изменили к нему отношение.

На столе перед Мехоношиным лежал номер «Правды», на первой странице которого было отпечатано Правительственное сообщение о подавлении в Москве мятежа левых эсеров. Красным карандашом отчеркнуто как раз то место, где правительство сообщает, что отдало распоряжение об аресте и разоружении всех левоэсеровских отрядов и прежде всего об аресте всех членов ЦК партии левых эсеров. Главком столько раз читал это сообщение, обсуждал его с Борисом Станиславовичем, что, кажется, запомнил его навсегда. Вслед за отчеркнутым местом шло предложение: «Оказывающих вооруженное сопротивление при аресте — расстреливать». Участия в московском мятеже Муравьев не принимал, нигде не высказывался о мятежниках. Ну а то, что был левым эсером, он не скрывал. Это известно не только Реввоенсовету, но и правительству. Главком даже похвалил себя, что не поддался уговорам эмиссара Спиридоновой и не обнаружил себя преждевременно. С этой точки зрения он может быть спокоен.

Члены Реввоенсовета выражали свое неудовольствие тем, что главком не считает нужным информировать их о важнейших событиях, происходящих на фронте. Не познакомил с планом наступления на Самару, предложенным Тухачевским. Нет, нельзя быть спокойным. Снаряды падают все ближе. Сегодня большевики схватили Спиридонову, а завтра, возможно, этот Мехоношин прикажет и его поставить к стенке. Может быть, и не к стенке, но с поста главкома, разумеется, снимут. А это конец карьеры, и все, чего добился, пойдет к черту. Надо что-то предпринимать немедленно, сегодня, завтра, пока еще остается в его подчинении фронт. Лучше быть мертвым львом, чем живой битой собакой. Может быть, еще не поздно последовать совету Спиридоновой, поднять фронт… Им, в Москве, сейчас не до него. Но зачем-то прислали Мехоношина?

— Чем вы руководствовались, когда принимали в штабе члена Центрального Комитета партии левых эсеров? — спросил Мехоношин.

Муравьев покрылся испариной, теперь все, теперь конец!

— Когда?! — выкрикнул он и сразу же пожалел. Отпираться бессмысленно — Бориса Станиславовича видели в штабе, он назвал себя. Ясно, что об этом успели доложить не только в Реввоенсовет, но и в местное чека. В этих условиях, пожалуй, лучше сыграть в откровенность. Словно вспомнив о малозначащем деле, он признался, что действительно к нему заходил работник ЦК партии левых эсеров, который был проездом в Казани, и вслед за этим признанием с пафосом произнес:

— Товарищи члены Реввоенсовета, прошу заверить товарища Ленина, что Восточный фронт в ответ на происки мятежников вернет Советской России Самару. Завтра на рассвете я со своим штабом отбываю на фронт. Вместе с Тухачевским мы успешно завершим Самарскую операцию. Прошу верить…

— Ответ, достойный революционера, — заметил Кобозев.

— В добрый час, — произнес Мехоношин и крепко пожал руку главкому.

— Мы верим вам, рады, что вы приняли правильное решение, — Благонравов улыбнулся и добавил: — Ни пуха ни пера!

— Мне остается только послать вас к черту, — засмеялся Муравьев. — К черту, к черту!

2

Когда «Межень», быстроходное, похожее на белого лебедя, судно отчалило от Казанской пристани, Михаил Муравьев вздохнул свободно. Он почувствовал, как прошла скованность, нервное напряжение, которые не давали покоя последние дни. Он снова стал прежним Муравьевым, знающим себе цену полководцем. Там, за бортом, остались Реввоенсовет фронта, недреманное око губчека и губкома партии.

— Слава богу, — вошел в каюту главкома Борис Станиславович, — наконец-то вы решились. Третий день вас ждут в Симбирске. Клим Иванов готовит торжественную встречу.

— Вам, наверное, доводилось слышать, — высокомерно ответил главком, — как в народе говорят: «Быстро кошки делаются, зато слепые родятся». В Москве, Ярославле поторопились господа хорошие, и что из этого вышло? Как же это Спиридонова не доглядела? — и, стараясь побольнее уязвить за тот страх, который испытал вчера во время объяснения с Мехоношиным и членами Реввоенсовета, с нескрываемой иронией добавил: — Небось, послушалась таких торопливых советчиков, как вы. — Позвал адъютанта: — Нестор, впредь никого ко мне не впускать без моего вызова. Ясно? А то шкуру спущу.

Чудошвили укоризненно посмотрел на эмиссара, причмокнул языком:

— Пойдем, Боря, не мешай человеку работать.

— Пусть остается, — разрешил Муравьев. — Карту приготовил?

— Так точно.

— Пригласи в салон офицеров для оглашения приказа чрезвычайной важности.

…На стене салона карта Российской империи. Шелковый шнурок на ней, словно петля на шее России, охватывает губернии Поволжья.

Скрестив по-наполеоновски руки на груди, явно рисуясь, Михаил Муравьев выдерживает длительную паузу, дает своим единомышленникам время налюбоваться собой.

— Прислушайтесь, граждане офицеры, прислушайтесь, граждане России! Вы слышите шаги — это уверенная поступь истории. Измученная и истерзанная Отчизна ждет своего героя. В такой грозный час нужен человек, который мог бы повести за собой бредущие в потемках миллионы. Нелегко мне взвалить на плечи сей непосильный груз. Но кто-то это должен сделать.

Вытянув вперед руку, Михаил Муравьев воскликнул:

— Жребий брошен! Пути к отступлению нет!

Нестор Чудошвили, а за ним и остальные, собравшиеся в салоне, стали аплодировать. Когда утихла овация, главком прочитал телеграммы, которые намерен отправить сразу же по прибытию судов в Симбирск.

«Совнаркому и всем начальникам отрядов. Защищая власть Советов, я от имени армий Восточного фронта разрываю позор Брест-Литовского мирного договора и объявляю войну Германии. Армии двинуты на Западный фронт».

Борис Станиславович взобрался на стул и неистово стал выкрикивать один лозунг за другим: — «С братьями-чехословаками — против Германии!», «Да здравствует война с Германией!» Аплодисменты, крики «Ура!», «Слава!» бушевали в салоне.

«Всем рабочим, крестьянам, солдатам, казакам и матросам, — едва стихла овация, Муравьев стал читать текст второй телеграммы. — Всех своих друзей и бывших сподвижников наших славных походов и битв на Украине и юге России ввиду объявления войны Германии призываю под свои знамена для кровавой последней борьбы с авангардом мирового империализма — германцами. Долой