Слушай, Германия! Радиообращения, 1940–1945 гг. - Томас Манн

что ли, отсутствует понимание абсолютно необходимого, которое — именно потому, что оно необходимо — должно быть без всяких колебаний и осуществлено? Не начинает ли он проклинать учение о своем отборном, дающем право на любую дикость происхождении, которое внушили ему гнусные подонки? Не мечтает ли он быть народом, с которым другие могли бы сосуществовать, так чтобы призыв «Уничтожить нацистов!» не превращался все больше в призыв: «Уничтожить немцев!»? Народ, с которым никто не хочет жить в одном мире — как ему жить самому? Как ему принимать участие в душевной и духовной жизни человечества, быть частью общей культуры? С каким лицом то, что является немецким, покажется после этой войны в человеческом обществе? Немецкие слушатели, покуда наш народ не удосужится признать, что он такой же народ, как и другие, со своими достоинствами и столь же серьезными ошибками, ему угрожает жалкое изгойство. Лишь благодаря признанию собственной человечности он займет полагающееся ему место в сообществе наций.

Март 1942

Немецкие слушатели!

Недавно я говорил вам: покуда наш народ не признает, что он такой же народ, как и другие, со своими достоинствами и столь же серьезными недостатками и ошибками, он не сможет найти себе места в свободном и равноправном сообществе наций, и ему будет грозить мрачное, ведущее ко все новым преступлениям изгойство. Я знаю, что большинство немцев сегодня ни о чем так не мечтают, как о мире и свободе, разумном устройстве и сотрудничестве. Но совсем иное видится человеку, которому великий, призванный снискать почет и уважение в царстве свободы народ все еще позволяет называть себя его вождем. В своей последней речи (как хотелось бы, чтобы это действительно была одна из его последних) — в своей стало быть последней речи (если нечто подобное можно называть речью), которую он держал в так называемый день памяти героев в Берлинском цейхгаузе, он, правда, упомянул о «долгих благословенных мирных годах», которые «последуют за этой схваткой», но не уточняя, как мог бы выглядеть мир, несущий на себе его благословение, и не соображая своим слабым умишком, что при том положении, в котором он оставит Европу, и устроенном им истреблении целых поколений ни о каком благословенном мире еще долго не сможет идти и речи. Зато он еще раз подчеркнул своим гавкающим голосом фундаментальную особость немецкого народа, несовместимость его идей и желаний с самыми естественными желаниями и надеждами остального человечества, — а именно там, где говорил о Соединенных Штатах и президенте Рузвельте, которого он воспринимает не иначе как своим личным врагом и конкурентом. Попутно заметим: его одержимость тем, чтобы постоянно сравнивать себя с Рузвельтом и мериться с ним (как будто выскочка-авантюрист, вроде него, вообще может быть поставлен в сравнение с настоящим, действительно беспокоящимся о будущем человечества государственным мужем, таким как Рузвельт) выглядит столь же неприятно, сколь и глупо. Сейчас же я говорю о следующей фразе его выступления: «Нам все равно, в какого рода мире собирается жить президент Соединенных Штатов. Но если он намеревается по своему усмотрению наводить новый порядок в Германии или Европе, если он хочет создать нам тут чуждую и отвратительную реальность, то можем его заверить…» И, понятное дело, дальше он заверяет. Вопрос только в том, почему собственно ценности, ради которых, по словам президента Рузвельта, Гитлер развязал эту войну, должны быть чужды и отвратительны немецкому народу и вообще всем европейцам.

Президент гарантирует народам четыре свободы: свободу слова и вероисповедания, свободу от нужды и от страха. Но это именно то, чего всей душой мучительно жаждут народы Европы, включая немцев! Немецкий народ не устроен настолько особым образом, это не какой-то монстр, который предпочел бы жить там, где душат свободу слова, преследуют за веру, царят нужда и страх. Тот, кто утверждает такое — безграмотный болтун, наслушавшийся чего-то о немецкой глубине, которая стремится не к счастью, а к героическому существованию. Прекрасной героической жизни, которую он уготовил, надолго уготовил вам, немцам. Это собачья жизнь, и она не станет человечьей, покуда вы не избавитесь от этой вашей напасти — фюрера.

Я называю это нищенским аристократизмом, элитаризмом парии — находить отвратительным то, чего все жаждут, в чем все нуждаются, и что составляет предмет чаяний всякой подлинной революции, происходящей на Земле, в сравнении с которыми революция Гитлера — это жалкая история бандитизма. Народы хотят свободы, свободы в равенстве высшего порядка, свободы от страха перед международным разбоем, возможности всем равно наслаждаться благами нашей планеты. Есть ли у Гитлера хоть какое-то представление о глубоких изменениях, совершающихся в социальной жизни англосаксонских держав, о происходящем омоложении и усовершенствовании демократии, о борьбе по-настоящему заботящихся о будущем людей за новый баланс свободы и равенства, права и долга, индивидуума и общества? Знает ли он вообще, что такое демократия, когда клеймит ее заезженными пропагандистскими фразами? То, что Россия и Запад сегодня на одной стороне борются против него, врага человечества — лишь внешнее выражение того внутреннего факта, что социализм и демократия — давно уже не противоположности, что их ценности стремятся к единству, и что это и есть революция, которая должна одержать верх над мерзостью лжи и насилия, которую он называет революцией. Это время страданий и многочисленных жертв есть одновременно и время всеобъемлющей надежды. Выйдя из этой катастрофы, человечество может сделать большой шаг вперед в своем социальном воспитании и зрелости. Намечаются возможности, о которых еще недавно никто не мог и мечтать: организация сообщества наций, управление планетой на благо всем, в мире, свободе и безопасности. Своеволию национальных государств должен быть положен конец, но нации будут жить дальше. Германия будет жить, гордо и скромно — уникальная нация и такая же нация, как и все прочие.

Апрель 1942 (специальный выпуск)

Немецкие слушатели!

Подошла первая годовщина дня разрушения Ковентри летчиками Геринга — одного из самых ужасающих деяний, которыми гитлеровская Германия научила мир, что такое тотальная война и как в ней себя ведут. Начиналось это в Испании, где машинисты смерти, эта воспитанная национал-социализмом раса с пустыми, лишенными всего человеческого лицами, тренировались воевать. Вот это спорт: на бреющем полете бодро и весело посыпать бомбами бегущие толпы гражданских, когда от тебя нет никакой защиты! Воспоминания об убийствах в Польше так же неизгладимы — это именно то, что можно назвать «поводом для гордости». А Роттердам, где за 20 минут тридцать тысяч человек нашли свою смерть из-за бравады, которую непросто отличить от морального затмения. Кавалер фон Риббентроп рыдал, закрыв лицо руками: «Мы это не хотели!» То