Дом по соседству - Пайсано

Гарри смотрел на губы Гермионы, когда она что-нибудь говорила, и с замиранием сердца чувствовал, что он хочет эти губы целовать, чувствовать ее дыхание, погрузиться как в сон в глубокий сладкий поцелуй.

Гарри никогда не называл родителей Гермионы папой и мамой, хотя своих родителей он не помнил; в первых классах маггловской школы некоторые учителя думали, что Гермиона его названая сестра, но дома никто никогда так не говорил. Но что он должен сказать родителям Гермионы сейчас, Гарри не знал, хотя и хорошо понимал, что все давно не так, как было летом. Должен ли он сказать родителям Гермионы, что Гермиона теперь его девушка? Или нужно уже говорить всю правду и попросить ее руки? Или не говорить ничего, просто утром, спустившись к завтраку, поцеловать Гермиону в губы, как он делал всегда в гриффиндорской гостиной, встречая ее с утра, и все будет понятно без слов?

Гермиона чувствовала то же, что и Гарри, видела, что Гарри запутался, и решила его выручить, все-таки это были ее родители, ей и следовало с ними говорить. Поздно вечером в Сочельник, вместо того чтобы сразу тихонько проскользнуть к Гарри, как они и договаривались, Гермиона робко вошла в гостиную, где ее стареющие родители сидели перед камином на диване.

На самом деле родители Гермионы, конечно, замечали многое из того, что происходило в год перед отъездом в Хогвартс, да и до этого не раз думали о том, что их дочку связывает с Гарри не братская любовь, — да думали уже они и о том, что связавшие судьбы детей любовь и магия связали судьбу всей их семьи с отгремевшей в волшебном мире войной и с тем темным магом, от чьей руки погибли родители Гарри. Может, Джон Грейнджер с самого начала знал, что, уедь Гарри в Хогвартс один, Джон и его друзья все равно придут Гарри на помощь, если Вольдеморт вернется и жизни Гарри будет грозить опасность, а вот Мэри пришлось об этом подумать тогда, когда Кингсли привез счастливых детей из маггловской школы и рассказал Джону и Мэри, что Гермиона тоже пойдет в Хогвартс.

— Я хотела вас спросить, — нерешительно сказала Гермиона, садясь на пуфик у камина, на котором она любила сидеть и греться или просто смотреть в огонь, только теперь она села к родителям лицом. — Вы очень удивитесь, если мы с Гарри поженимся?

— Если это произойдет лет через семь или восемь, мы обещаем не удивляться, — с улыбкой ответила мама.

— Но если ты скажешь, что вы с Гарри надумали пожениться прямо сейчас, то я все же отвечу, что в вашем волшебном мире очень странные порядки! — весело сказал папа, он любил вести разговоры бодро, без недомолвок и намеков.

— Нет, мы, конечно, подождем, пока не окончим школу… — выговорила Гермиона так, словно выскочить замуж в восемнадцать, сразу после школы, было верхом благоразумия. — Но просто… вот именно сейчас…

— Вы хотите обручиться? — предположила мама, ей волшебный мир казался очень консервативным, словно мир романов Джейн Остин. — Вам это для чего-то нужно?

— Вы не могли бы считать, что мы уже обручены? — предложила Гермиона и чуть не рассмешила папу, сама Гермиона в этот момент думала о том, как же ей повезло, что тот самый разговор, который мама проводит с подрастающей дочкой, случился больше года назад, совсем спокойно и по другому поводу — случись этот разговор сейчас, Гермиона вряд ли смогла бы его высидеть, потому что повод был бы со всей очевидностью другой, неприличный до дрожи — и, как она все же смогла себе признаться, до сладкой дрожи.

— Мне интереснее, что по этому поводу считает Гарри, — с солдатской прямотой сказал Джон Грейнджер. — Если вы оба считаете, что вы обручены, то так оно и есть.

— Мы, конечно, вас не торопим, — добавила мама. — Помнишь моего младшего брата, дядю Грегори, который уехал в Канаду? Он женился даже раньше, чем я вышла замуж за твоего папу, Грегори было всего двадцать. И пусть даже они с тетей Элли стали встречаться еще в школе, сразу после свадьбы Грегори был немало ошарашен переменами в своей судьбе. Ты же знаешь, дядя Грегори очень ответственный и добропорядочный, так что после того, как слова были сказаны и Грегори осознал, что он теперь семейный человек, что он отныне отвечает за Элли, что им нужно начинать жить своим домом, что у них скоро будут дети, — вот тогда его этим осознанием ненадолго пришибло. Он, конечно, прекрасно справился и у него всегда была и есть замечательная семья — я рассказываю это к тому, что и помолвка, и свадьба значат очень много, и если вы с Гарри действительно решите обручиться по нашему или по вашему обряду, то дай ему потом некоторое время походить в ошарашенном состоянии, он ведь тоже ответственный и положительный юноша, как бы вы оба ни старались убедить нас в обратном вашими приключениями и шалостями.

— Ладно, беги, мы больше тебя смущать не будем, — сказал папа, он встал с дивана, присел перед Гермионой как в детстве и потрепал ее по голове. — Это называется «ты всё нам рассказала».

Эту формулировку Гермиона и позаимствовала у папы, когда добежала до комнаты Гарри и бросилась ему на шею.

— Я родителям все рассказала, — выдохнула Гермиона и снова поцеловала Гарри. — И, если завтра перед завтраком ты меня поцелуешь, никто не удивится.

Сириус приехал прямо на Рождество, с новым орденом и с новой звездочкой на погонах, а на следующий день в первый раз перенес Гарри и Гермиону в Годрикову Лощину. Сириус давно повзрослел, стал спокойнее и проще — на маггловских войнах он тоже терял товарищей, рисковал своей жизнью и убивал врагов, и теперь омрачившая его молодость волшебная война просто была его прошлым, с которым он уже не боялся столкнуться.

Гарри только удивился тому, что Сириус решил показаться в волшебном мире, который не принял гибель Петтигрю за доказательство и по-прежнему числил Сириуса в розыске как пособника Вольдеморта и соучастника убийства Джеймса и Лили.

— Пару месяцев назад я узнал, что мой дед, Арктур Блэк, поднял мое дело и довел его до суда, где потребовал неопровержимых доказательств моей вины или безоговорочного оправдания, — рассказал Сириус. — Я удивился тогда не столько тому, что на суде дед рассказал все так, как