Леонид Андреев: Герцог Лоренцо - Павел Валерьевич Басинский

А уже через месяц он снова едет в Орел. В поезде на него находит внезапное озарение:

Долго еще стоял я на площадке. Похолодало, яснее стали очертания проходивших мимо деревьев и сторожек. Не помню, о чем думал я. Вернее, ни о чем. Помню только чувство силы, готовности бороться и победить, обязательно победить. Когда я взошел в вагон, все спали. Спал жандарм, бессильно свесив руки и покачиваясь при каждом толчке; спал сосед мужичок, похрапывая и испуская по временам вздохи, спал толстый купчина, беспокойно ворочаясь во сне и ежеминутно подбирая соскользавшие с короткой скамеечки ноги.

– Всех вас спасу, – думал я, глядя на разбросанные всюду скорчившиеся тела, такие жалкие в своей беспомощности.

– И тебя спасу, – прибавил я неожиданно, обратившись к жандарму, и сам засмеялся своему ребячеству.

Последним аккордом в его прощании с Петербургом, новый роман с которым состоится уже гораздо позже, были удивительные строки в дневнике:

Но почему ж так дорого мне это прошлое? За что я люблю Петербург? Почему с таким чувством печали и наслаждения вспоминаю я его улицы, мостовую? Вот сегодня: я шел – и представлял себе его. Думал, что вот эти мокрые плиты, этот полутуман, полу-дождь – Питер. Вон промелькнул фонарь кареты – так ведь и в Питере видал я когда-то… И в груди теснятся воспоминания, и жалко, жалко… Как бы хотелось опять окунуться в эту жизнь. Быть далеко-далеко от всего, что близко и мило сердцу, идти по незнакомой улице, видеть тысячи незнакомых людей, видеть чужую кипучую жизнь – и чувствовать себя одиноким, одиноким. Пароход… море, незнакомые чужие люди, чуждая обстановка… ах, все отдал бы я за вас.

Вот уж воистину – “было много Андреевых”.

Против саранчи

Приехав из Петербурга в Орел осенью 1892 года, Андреев почти на целый год оказывается в своего рода жизненном промежутке. Из одного университета отчислится, а подавать документы в другой еще рано.

Нужно что-то делать, чем-то себя занять.

Положение семьи было совсем бедственное: дом в залоге, проценты по долгам не выплачены, велика вероятность, что вскоре они окажутся буквально на улице.

Но вместо того чтобы искать работу с приличным заработком, он страстно увлекается рисованием: “не досыпал, не доедал, даже по целым дням не умывался и ходил с раскрашенной физиономией, и все рисовал, рисовал…”

На работу все же устраивается – статистиком. Статистика как наука была уже достаточно развита в России в конце XIX века благодаря трудам таких ученых, как А.П.Рославский, А.Б.Бушен, Ю.Э.Янсон, И.М.Гольдштейн и другие. Но едва ли служба Андреева рядовым орловским статистиком за 25 рублей в месяц имела отношение к науке. “Неудовольствий от службы рублей на 60 выколачиваю”, – пишет в дневнике.

Наконец, благодаря протекции родной тетки, муж которой служил секретарем Севской уездной управы, он в мае 1893 года командирован в Севск на борьбу с саранчой.

На поездку он возлагал большие надежды, думая, что она вырвет его из порочного круга пьянства. К тому же Севск был почти родным городом для Андреевых. Отсюда когда-то приехала в Орел молодая красавица Настя Пацковская, будущая мать Леонида.

И поначалу надежды оправдались. Он въезжал в Севск как в очарованный мир, как в русскую сказку…

Лошади пошли тише, колокольчик еле бряцает; доносятся тысячи звуков: кричит перепел, квакают лягушки; где-то вдали слышны незнакомые звуки незнакомой птицы. И несмотря на эти звуки, кругом тишина, тишина… Эх, благодать!

В селе, куда он был отправлен на временное жительство, его принимали как важного барина:

На звон колокольчика выскакивают бабы, ребята; любопытные взгляды, полувопросительные поклоны; “где староста?” Староста, бравый мужик, очевидно, мошенник, издалека снимает шляпу… Постоялый двор; ямщик кормит лошадей; я, в ожидании старосты, закусываю и пью чай… Кабатчик подает мне водку и занимает меня разговором о хлебах. Я выпил и закусил; он с семьей пьет чай и после каждой чашки отирает пот. Я один, один в этом многолюдии…

О том, что произошло в Севске, рассказал его брат Павел:

“Днем он борется с саранчой, а вечером ездит в город Севск, где кутит и ухаживает за дамами и девицами. Возбуждает сильную ревность среди тамошних кавалеров и недовольство мужей, тогда как женская половина им очень увлечена. Дядька, у которого он останавливался, хмурится. Однажды он с товарищем, оба пьяные, забрались в деревню, неподалеку от того места, где били саранчу, на воз с сеном и там, зарывшись в него, заснули. Проснулись они в городе, когда этот воз с сеном должен был быть поставлен на весы. Скандал. Кончилось тем, что дядька, человек приличия и такта, не выдерживает более его скандального поведения, идет к городскому голове и получает от него бумагу, по которой Леонид должен немедленно оставить город. Наутро ему подают пару лошадей, и Леонид, к прискорбию всех севчанок, покидает город, так и не покончив как следует с саранчой”.

На прежнем постоянном месте службы ему тоже не очень-то рады. Как говорил сам Леонид родным, “потребуется целый год времени и хороший бухгалтер”, чтобы только разобраться в том, что он там натворил.

Это была катастрофа… Пожалуй, даже в Петербурге он не впадал в такое отчаяние, как вернувшись в Орел.

Я не только не обновился, но среди карт, водки и дебоша потерял последнюю, еле теплившуюся, веру в себя. Я не имею права надеяться на будущее; темно все, и впереди и кругом.

Шестого августа 1893 года он размышляет о самом себе в дневнике уже в третьем лице:

Он ничего не делал и пил водку. Не делал он ничего от того, что частью работы не было, а частью он по своей лени и беспечности упустил и ту работу, которая могла быть. Он должен был хлопотать об Университете, он должен был хлопотать о деньгах для внесения процентов за долг – и он ровно ничего не сделал. 15-го последний срок для подачи прошений в Университет – я еще ничего не подавал. Нас со всех сторон окружают долги; если в Августе не будут заплачены проценты – дом пойдет с молотка; а я… я сейчас сижу дома и не могу даже никуда пойти. А не могу пойти потому, что физиономия моя покрыта ссадинами, ибо я был пьян до беспамятства, дрался, был в части (полицейском участке. – П.Б.), устроил, одним словом, громаднейший скандал.

Но здесь стоит остановиться и задуматься.