Император Николай I - Александр Николаевич Боханов

Предложение на минуту озадачило Царя, но затем последовал ясный ответ: «Нет, дорогая, я не должен больше ее видеть, ты ей скажешь, что я прошу ее меня простить, что я за нее молился и прошу ее молиться за меня».

Может быть, не хотел предстать перед Варенькой в совершенно неподобающем виде, может быть, опасался потока слез или даже обморока, не желая омрачать последние минуты земного бытия теперь уже несущественными для него человеческими страстями. Точный ответ никогда уже не получить.

Известно другое. Варвара Аркадьевна после смерти Николая I перевела 200 тысяч рублей, оставленных ей Самодержцем в своем завещании, в пользу инвалидов. Она осталась служить при Дворе, и там ей удалось дожить и лицезреть в Зимнем дворце невероятный ужас: смерть сына Николая Павловича Императора Александра II, смертельно раненного террористом 1 марта 1881 года…

Прожив после смерти Николая I более сорока лет, она молилась за него непрестанно. Верная фрейлина и до конца преданная женщина, Нелидова принесла на алтарь великой дружбы свое личное благополучие, не имела ни семьи, ни детей, отдав всю себя памяти незабвенного Монарха и Человека…

Глава 4. Восшествие на Престол

Николай Павлович стал Императором в силу необычной династической ситуации. Он не числился Наследником, никогда не носил титула «Цесаревич», но оказался единственным, кто мог наследовать Императору Александру I. Сам Александр Благословенный это прекрасно осознавал. Понимала это и мать Императрица Мария Федоровна.

В реальной же жизни не было сделало практически ничего, чтобы подготовить Николая Павловича к грядущей тяжелой участи. Скорее наоборот. Александр I, с молчаливого согласия Марии Федоровны, сотворил ситуацию, которая привела к печальному периоду, получившему название «междуцарствие», длившемуся почти три недели и закончившемуся трагическим декабрьским мятежом 1825 года.

Уж скоро минует двести лет, как все историки пытаются ответить на вопросы: почему Александр Павлович право брата Николая на Престол держал в тайне; почему эти документы были строжайше засекречены и должны были стать известными только после смерти Императора Александра Павловича? Ответы существуют, но они всегда – всего лишь логические комбинации.

Прямого и сколько-нибудь бесспорного объяснения нет. Император Александр, которого Наполеон назвал «Северным Сфинксом», так и унес эту тайну в могилу. Конечно, это был не столько даже, так сказать, «самодержавный каприз», а скорее – монаршая безответственность.

В последние годы жизни Императора Александра, несомненно, мучил страшный двойной грех: соучастие в отце- и цареубийстве. Он не раз говорил окружающим, что «устал», что «силы покидают» его, что хотел бы «вести другую жизнь». Все эти сетования выглядели всего лишь салонной рефлексией. Правда, они породили потом умилительную легенду о «блуждающем Царе», якобы после «симуляции смерти в Таганроге» обретавшемся несколько десятилетий в образе благочестивого старца Федора Кузьмича[60]…

Александр I носил Императорскую Корону без малого четверть века. Это время – одно из самых противоречивых в истории России. С одной стороны, раскрепощение общественной жизни, разговоры о реформах, осуществление важных государственных начинаний и, главное, триумфальная победа над Наполеоном. С другой же – отсутствие нравственных принципов и государственных смыслов.

Все делалось как-то бессистемно, впопыхах, до полного самоотрицания. Давались обещания, оглашались широковещательные декларации вплоть до отмены крепостного права и введения конституции. На практике же не делалось ровным счетом ничего не только для утверждения нового, но и для поддержания уже существующего. Все погружалось постепенно в какое-то безразличное оцепенение. Атмосфера безысходности и мрака – знаки последнего периода правления Александра Павловича.

Как заключил известный историк С. Ф. Платонов (1860–1933), в Императоре «стали заметны утомление жизнью, стремление уйти от ее повседневных мелочей в созерцательное одиночество, склонность к унынию и загадочной печали».

Воспитанный при Дворе бабки Екатерины II, в атмосфере салонного лицемерия, краснобайства и неги, Александр Павлович со временем превратился в замкнутого, съедаемого комплексом неполноценности человека. Каприз, сиюминутное настроение, прихоть стали «волей Монарха». Подобные «колебания воли» неизбежно вели к произволу, не только опасному, но и преступному в делах государственного управления.

Александровы импровизации были неожиданными и необъяснимыми. То вдруг возникало увлечение «военными поселениями», то неожиданно рождалась идея о «воссоединении церквей», то на вершине власти утверждалась в качестве «любимого друга» и всесильного временщика мрачная фигура генерала и графа А. А. Аракчеева (1769–1834).

Было много и другого непонятного, импровизационного, что лишь подчеркивало, насколько Александр Павлович был далек от того, чтобы называться «государственным человеком». У него было много «нежности сердца», «политеса», «тонкости души», но у него не имелось необходимой крепости духа. Он был поразительно религиозно индифферентен; а Священное Писание первый раз взял в руки в 1812 году!

Говорили, что он «тайный лютеранин», но скорее его можно назвать светским мистиком, не понимавшим и не чувствовавшим силу и высоту Православия. Он так до конца и не усвоил постулат, который исповедовал его добрый знакомый историк Н. М. Карамзин (1766–1826), что опорой России являлось не только Самодержавие, но и Православие.

Если сравнивать двух братьев – Александра и Николая, то сопоставление будет явно не в пользу старшего, хотя в господствующей западнической историографии приоритет «бесспорно» отдается Александру. Понятно почему: он всё делал для того, чтобы «не реформировать», как утверждается, а именно разрушать.

В конце его царствования вся громоздкая система управления Империей находилась в параличе. Никто не нес никакой ответственности, дела лежали без движения по нескольку лет, мздоимство в чиновных канцеляриях достигло невиданных размеров, деньги стремительно обесценивались, имущественное положение различных общественных слоев неуклонно ухудшалось. Процветали лишь некоторые «любимцы».

Стремительно деградировала армия, а шире говоря, вся система государственной безопасности. Оборонные сооружения десятки лет не ремонтировались и разрушались, солдат держали на полуголодном пайке; командиры имели право сдавать их как рабов внаем и аренду. Деградация затронула даже военную элиту – гвардейские части. Николай I позднее писал, что когда он начал службу в 1818 году в качестве командира бригады, то пред ним предстала картина полного разложения.

«Порядок совершенно разрушился; и в довершение всего дозволена была офицерам носка фраков. Было время (поверит кто сему), что офицеры езжали на ученье во фраках, накинув шинель и надев форменную шляпу. Подчиненность исчезла и сохранилась только во фронте; уважение к начальникам исчезло совершенно, и служба была одно слово, ибо не было ни правил, ни порядка…»

Прошло всего лишь несколько лет после завершения Отечественной войны, а в России уже не было фактически армии. И над всем этим распадом реял образ «Спасителя Европы» – Александра Благословенного…

Ошибки и заблуждения Александра I – продукт салонного маленького человека, вознесенного волею случая на Царское место. «Плешивый щеголь, враг труда» – эти пушкинские слова навсегда остались исторической эпитафией Александру I. Инертный и безразличный Александр