У порога - Владимир Матвеевич Бахметьев

Жаркие бои развернулись по реке, на отмелях, на переправах, у мостов, куда полковник Валуев стянул все силы — пополненный отряд контрразведки, две батареи легких полевых орудий, казачий эскадрон охраны, сведенных наскоро в батальон стражников, вестовых, курьеров, писарей и всяких иных обозников гарнизона.　

Были тут и офицеры. При первых выстрелах партизанских пушек многие из них бросились за своим генералом вон из города, но казаки ловили их на улицах, на дорогах, в обозах, и они вынуждены были принять участие в обороне города. И не в обороне даже, как пытался представить дело полковник, а в прикрытии поспешного, сломя голову, бегства генерал-майора Саханова с его канцелярией, обозами, заложниками, многочисленными именитыми горожанами.　

Эвакуация города в связи с катастрофой на центральном фронте началась еще несколько дней назад. И незачем, бессмысленно было оказывать сопротивление внезапному налету партизан. Незачем, бессмысленно было выполнять организованную контрразведкой кровавую затею. Но кто бы решился помешать, не подчиниться полковнику Валуеву? Полковник не считался ни с чинами, ни с армейской субординацией: он ловил, гнал за собою, ставил под свою команду всех, независимо от того, состоял офицер при генерале, пребывал на отдыхе, отлеживался в лазарете.　

Все в городе знали, с какою холодной, расчетливой, мстительной жестокостью Валуев расправлялся со своими жертвами в застенках контрразведки. Он действовал по призванию, он собственноручно расстреливал уличенных и неутомимо рыскал по городу в поисках подозрительных элементов. И теперь, сбросив мундир, в черной черкеске, с шашкой у пояса, полковник носился на взмыленном жеребце (подарок предводителя дворянства Безрукова) с одного участка огневой линии на другой, сея среди трусливых ужас, заражая своим неистовством офицерские души.　

Встреченные с городского берега, из-за прикрытий, пулеметным огнем, цепи партизан сдали, попятились, заколыхали гнутыми линиями вверх по подъемам слободского берега. А уже вступали в дело орудия белых, закидывали картечь на гребни берега, на шоссе и дальше, к роще.　

Не было в это утро у партизан ни строго обдуманного плана, ни единого, какого требовала осада, командования. Была неукротимая воля — взять город, уничтожить в нем врага, была вера в правоту своего дела и была благодаря этому слаженность действий у войска.　

Командиру батареи, фейерверкеру старой службы Овчаренко приказано было перебраться вслед за пехотой из рощи к мысу, что у каменоломни, а Овчаренко не только оказался у каменоломни, но и еще в двух пунктах, расположившись трезубцем против линии белых, поражая прямою наводкой центр и фланги, выгадывая при таком разумном расположении орудий снаряды.　

Никто из командиров партизан, в том числе и комполка, младший унтер Накоряков, не представляли себе достаточно отчетливо, когда, в какой момент и где должны были вступить в бой конные силы нашего кузнеца — Жоры Швецова. А тот, зная отлично подступы к городу, все выходы и проходы в нем, все броды и мели на реке, выждал, осмотрелся и один эскадрон под командою кавалериста Пашки Рагозина двинул низинами к паровым мельницам, на южную окраину города, а другой эскадрон повел сам, и не к железнодорожному мосту, как предполагалось в начале атаки, а ближе, на Пески, к северной окраине города, с тем, чтобы зайти к реке с тыла и нечаянно-негаданно вместе с первым эскадроном ворваться в расположение белых.　

Так же, не теряя времени, не ожидая, когда о нем вспомнят, поступил и старый пулеметчик Пантелей с отрядом своих тачанок. Он прихватил с собою проводниками кое-кого из заводских ребят, переправился мелководьем, под прикрытием крутояра, на ту сторону Шугаевки, проскочил незримо для врага переулками к Семинарскому скверу и отсюда ударил на большой мост, что вел в слободу.　

Таким образом, победа, какую в это утро об-руку с заводскими людьми одержали партизаны, складывалась из отважных и своевременных, хотя и не связанных как будто бы между собою, действий отдельных боевых отрядов. И не только отрядов, а и отдельных лиц, проявивших в борьбе с отлично вооруженными и умело управляемыми силами зоркость, находчивость, бесстрашие.　

Чего и кого только не было здесь, в этой славной схватке с белыми утром 23 октября 1919 года! Дважды раненный, комиссар первого батальона сталевар Гурий Николадзе оставался в строю до последней минуты и, только когда все уже было кончено, свалился замертво. Белобрысый Никишка, командир второго батальона, с кучкою своих молодцов первый ворвался за дровяной склад, к одному из офицерских пулеметных гнезд, овладел им и направил огонь на фланг врага. Командир второго батальона Ермил Мальцев, комиссар полка Миронов, комполка Накоряков, сапер Артем Жилин из отряда Федосова, большеголовый бомбардир Галкин у третьего, старого, подлуженского орудия и многие, многие другие — командиры и рядовые стрелки, пешие и конные, люди Подлужья и шугаевцы с завода — выказали себя в боях так, что о каждом из них следовало бы написать «золотые страницы» — на память и радость молодым шугаевцам.　

Одни падали — сраженные, другие перехватывали у них винтовки, подбирали патроны и шли вперед. Женщины не уступали мужьям, братьям своим, и среди «сестер первой помощи» надолго запомнят люди имена ткачихи Анфисы Кавун, горбуньи Катруси Башиловой, Зотовых — матери и дочери. Да и Маремьяна Власьевна не усидела дома. Вместе со своей Фроськой вышла она к фургонам Анфисы, и не было, кажется, в это утро места на слободском участке боя, где бы стрелки не видели этих двух — старую и юную, неутомимых и бесстрашных среди огня, стонов и воплей раненых.　

Шаг за шагом партизаны подвигались от слободы к городу… Они уже овладели заводом, и это было началом конца белых. Над заводом снова развевалось кумачевое знамя, люди завода несли в ряды подлужан свою жизнь, все свое будущее, с этим нельзя было не победить.　

Ординарец и связист полка Санька Гончаров, завернув, в разгар боя вместе с Дементьевым на заводской двор, видел, как этот суровый, вовсе не знающий улыбки человек, махал фуражкою собравшимся во дворе женщинам, смеялся и плакал. Слезы вызваны были радостью, а может быть, и тем еще, что в толпе видел Кронид Евдокимыч осиротевших детей, видел женщин, навеки разлученных со своими мужьями, братьями, сыновьями.　

Завод снова переходил в руки истинных своих хозяев, и в этот раз шугаевскому королю металла уже не на что было рассчитывать, некуда было отступать… Разве только на задворки нашего существования, в ту преисподнюю наших навыков и вожделений, где революция только еще начиналась.　

Канатчик завода и песнопевец Дуда с