Русский Вольтер. Герцен: диссидент, писатель, утопист. Очерки жизни и мировоззрения - Владимир Владимирович Блохин

проблематизирует концепцию народничества, в которой свобода вторична по отношению к справедливости. Между тем концепция народнической природы мировоззрения Герцена сегодня, без сомнения, превалирует. Так, по убеждению Р.В. Иванова-Разумника, «именно Герцен является первым основателем народничества: это уже locus topicus, малоисследованный, но единогласно принимаемый… народниками были и Герцен, и Чернышевский, и Юзов-Каблиц, и г. В.В., и “Отечественные записки”, и “Неделя”, и, наконец, сам Михайловский, отнюдь не признававший себя народником – и несомненно бывший им»[15].

По мнению Иванова-Разумника, можно найти немало совпадений между мировоззрением обоих мыслителей, в частности между категорией мещанства у Герцена и теорией Михайловского о «практических и идеальных типах»[16]. Сравнительный подход Иванова-Разумника позволил заключить, «что отношение к мещанству» привело Герцена к своеобразному индивидуализму, а «индивидуализм Михайловского, его высокая оценка личности привели его к отрицательному отношению и мещанству». Интересно, что взгляды их на личность и общество послужили поводом к их обвинению в принадлежности к анархизму: против Герцена такое обвинение выставляли еще читатели «Колокола», против Михайловского его высказал Н. Бердяев в своей книге[17].

Прослеживая идейное и семантическое родство А.И. Герцена и Н.К. Михайловского, Иванов-Разумник наметил не только сквозные проблемы народнической мысли в ее последовательной эволюции, но и указал на доктринальную близость «первого народника» Герцена и «последнего народника» Михайловского, проявившуюся в присутствии анархических идей.

Как народника А.И. Герцена рассматривают и многие авторы – В.Я. Богучарский, Г.В. Плеханов, Н.М. Пирумова, В.Ф. Антонов, Б.П. Козьмин, Н.А. Троицкий, А.И. Володин, В.А. Твардовская, Б.С. Итенберг, Л.Д.Троцкий и многие другие[18].

В целом в советской и отчасти постсоветской историографии на Герцена смотрели как на народника или революционного демократа. Между тем вопрос о политической программе писателя не предрешен до сих пор, поскольку интерпретация наследия Герцена позволяет говорить и о либеральном характере мировоззрения мыслителя, о чем свидетельствуют работы И. Берлина и его ученицы А. Келли[19].

В последние годы значимое место в историографии занимает сложившаяся в Российском университете дружбы народов школа герценоведения. Сложившаяся под руководством доктора исторических наук, профессора Василия Федоровича Антонова на кафедре истории России научная школа, занимающаяся историей общественной мысли ХIХ века, особое внимание уделяла творчеству А.И. Герцена. Именно в рамках этой школы наметился отход от многих стереотипов и был предложен оригинальный ракурс изучения его теории. Так, В.Ф. Антонов первым увидел анархистскую составляющую воззрений Герцена. Его ученик Р.А. Арсланов обратил внимание на либеральный компонент учения мыслителя. Да и в целом представители школы Антонова пытались преодолеть сложившуюся в историографии традицию противопоставления революционной и либеральной тенденций общественного движения России и выявляли элементы их синтеза в рамках предложенного ими концепта реформаторского демократизма.

Между тем такая дихотомическая двойственность (или социализм – или либерализм) является очевидным теоретическим тупиком и лишний раз свидетельствует, что мировоззрение мыслителя не умещается в прокрустово ложе привычных идеологем. С этой точки зрения вполне логичным выглядит попытка исследователей связать ее с либеральным социализмом. Подход И.К. Пантина в этой связи представляется очень плодотворным[20]. По убеждению историка, необходимо различать принципиальную несопоставимость социалистических теорий Герцена и Маркса. «Герцен и Маркс являли собой принципиально разные тенденции политической философии и социализма. Первый положил начало воззрению либерального социализма, второй – пролетарского»[21]. Сравнивая Герцена с марксистами, автор замечал: «И Герцен, и они (марксисты. – В.Б.) отталкиваются от теоретического наследия классического Просвещения, развивают, опровергают, переформулируют политические, экономические, культурные “заявки”, которые сделал либерализм. Но оппонируя либерализму, критикуя его, они идут принципиально разными путями. Герцен сохраняет приоритет всех основных понятий просветительской философии – требование свободы, суверенитета индивида, самоценности личности и т. п., хотя и отчетливо понимает их несовместимость с буржуазным обществом. Они для него – нравственные постулаты, выражающие не сущее, а должное»[22].

По мнению Пантина, «для либерального социалиста, каким был Герцен, проблемы культуры и морали имеют первостепенное значение для победы нового общества… Свобода, по Герцену, не только цель, но также и средство. Свободы нельзя добиться путем грубой силы, даже если насильственный переворот делается во имя высоких идеалов»[23]. Так, Герцен был чужд насильственному пути к социализму. «Разорвав с якобинской традицией в социализме, Герцен, однако, не пошел вслед за Марксом и Энгельсом к признанию пролетариата единственной силой социального освобождения. Единственность выражения идеи социализма – партией, социальным слоем, классом – была ему глубоко чужда»[24].

При этом Пантин дает оценку реалистичности воплощения идеалов Герцена. «В качестве социалистической доктрины “русский социализм” Герцена был, без сомнения, утопией. Но утопия – не ложь. “Русский социализм” Герцена стал исходным пунктом крестьянски-демократической идеологии в России – течения, сыгравшего огромную роль в исторических судьбах нашей страны»[25].

Подобный подход Пантина симптоматичен, он выражает восприятие Герценом действительности. Будучи «свободным мыслителем», он всегда смотрел на современные ему идеологемы, будь то либеральные или социалистические, широко и непредвзято, что и пробуждает живой интерес к его наследию. Утопия и история становятся у него живыми ипостасями бытия, а сам мир – открытой и непредрешенной системой, наполненной как мечтами, так и разочарованиями, как свершениями, так и драмами.

Открытость и противоречивость мировоззренческой системы Герцена, факторы ее формирования, как видно, остаются в фокусе исследовательского интереса и по сей день.

Не менее интересна и личная биография писателя. В последнее время интерес к этой стороне его жизни подогрет статьями о личной жизни писателя. Впрочем, российскую интеллигенцию этот интимный аспект жизни ее кумира интересовал всегда. Еще П.Н. Милюков попытался воссоздать «психологический портрет» писателя, опираясь на переписку Герцена и его будущей жены Н.А. Захарьиной. Правда, автор коснулся лишь времени пребывания писателя в России. Принципиально важно наблюдение Милюкова о том, что истоки личного кризиса писателя созрели еще до отъезда за границу[26].

Очерк «Маленький роман Герцена» Иванов-Разумник посвятил взаимоотношениям писателя с П.П. Медведевой[27]. Впервые системно вопрос обстоятельств личной жизни Герцена рассмотрен в работах израильской исследовательницы Ирины Паперно[28].

Любопытную попытку интерпретации личности Герцена предпринял В.В. Розанов, сравнив «стили жизни» Герцена и Киреевского. Причем бросаются в глаза негативные характеристики писателя[29]. Розанов увидел в Герцене неглубокого интеллектуала, способного лишь говорить, а не действовать. «Герцен был так талантлив и счастлив, что “жертвы” у него никак не получилось бы: между тем только на “жертве” построяется великое в истории. Замечательно, что когда пришли “семинаристы”, по-видимому, “единомышленные” с ним, Герцен затосковал…»[30]

При этом нельзя не отметить проигнорированную советскими историками ценнейшую работу Э. Карра, вышедшую в свет в 1933 г. в Лондоне[31]. Концептуальная значимость работы британского исследователя чрезвычайно