Мирослав – князь Дреговичский - Эдуард Мартинович Скобелев

Се быша леты, егда отлетали птицы, дабы николи не возвернутись.

Глава вторая

ВСКОРМЛЕНИЕ СВЯТОСЛАВОМ

Всё брани, неурядицы, недовольствие и обида; нет мира и счастия в народех и в человецех; преждь имел (то), к чему стремлюсь ныне; завтра стану искати, чем володею днесь. Был – и не был, се теснит и смущает. Але не страшусь пути: нет ничего, что было, все, бывшее сущим, паки суще; велика мука и труд подперти времёны судьбою, дабы сверкали славой. Каждый сверши достойное бозей, иначе отвернутся они от рода, и не одолети мерзоты бытия. Восторженно приемлю заповеди, почто отвергает их жизнь? Безобразна их красота, глупость мудрости печалит, гнетет подлость событий, – что делати, дабы не зрети очми: вот, труды мои бесплодны и сам зря?

Легко обессмыслити (все) вещи и даже жизнь. Але едва исчезнув, смысл наяЕляется вновь. Не взяти и ярмом духа: внушат ядовитые уста, что все суета сует; коли же ум не короче жабьего хвоста, узришь следом: все исполнено смысла, повита мудростию отвратительная дробезь и ничтожнейшая примета життя; названное суетой и бессмыслием продолжает жизнь с ее сокровищами, нарождая вечность. Постигаемое – самое непостижимое; беспробудный глупец что ведает о том? Если кто не столкнет соперника, почнет извращати веру его. Тако ведь и Олга. Хотела подняти ся выше владык и тем накликала бедствие на Русьскую землю. Издревле обычай: в Слове о бозе ведают владыки; протчие, волхвы, князи, старейшины от родей и просто-людье, ведают в боли и радостех, внемлют владыкам, посредникам, сопричастным тайне Неба. Все ведь постижимая тайна, и остается непостижима. Жито взра-стити – тайна, меч сковати – тайна, приметы – тоже тайна. Олга же, по бессоромию и пороку любопытья, взалкала мудрости владык, еще более (их) высокого имени. И отказали владыки причащению и имени, однако обещали учити, и было ошибкой. Язися Олга босо-нож и в ветхом платье ко святищу на Отоке; и были беседы; о них пространно повестит Вран, волхв, во Христе Епифаний, впавший в смуту души, но раскаявшийся. Рече Олга, выслушав владык: «В ужасех ныне: велик мир, мне же, княгине, простору (в нем) нету, и места, сколь и простолюдине; бозей не постичь, вечности не обрести, как так?» Реша владыки: «Восстает дух твой супроть тя, хощеши более, нежели (положено) имати человецу. Бози судьи нам, не господа, ты же обыкла властити, не судя ся по совести, и в том горе твое: пи в чем не сыщешь успокоения. Не вправе чело-вец желати от бозей болып, нежели птиця от дни своего. Бози повсюду и рядом, всё сущее они, понеже всему есть душа пли смысл; Истина они. Идут к Ней, и дорога далека, ибо не в видимом, а в сути, суть же видима и незрима. Не прошедший пути не мудрец, але ищущий мудро; постиг же, сколь и ушедший далеко. Прозревшие и воспарившие духом живут в дни много дней, жизнь (их) тянется по 300 и 500 лет, если даже рано отходят света».

Рече Олга: «Трудно понять язык ваш. Блещут сло-вы, яко камени чюжого ожерелья; слышу, но далека разумения». Владыки реша: «Мудрость добра, сочится ради доступности для каждого глупостью, оттого и добрая глупость чревата мудростью; мудрость – от несовершенства мира; добрая глупость – от спокойствия невежества. Трудность словей в непривычии, все просто, и в конце речи молчание. Об одном твердят тайны мира: (всякая) жизнь – радость, и радость – вершение долга, блюдеиие обычая, служение совести, еже дана от семени при нарождении: греться в солнце ради плодоношения, не ломатись в бурю, пока не усох, и не желати лишнего, дабы до срока не исполнити ся скорбию».

Рече Олга: «Отчего наших кумиров мало и бедны, а не богаты? Нет в них величия и нет образа, чтобы помнить». Владыки реша: «Бози – не для человецей, но для всего сущего, и для скотей, и для полей, и для рощ; лика нет у бозей иного, нежели у вещей, наполняющих мир. Кумиры – се знаки памяти, обращенные к сердцу, и каждый раз особо; како содеяны, енце любы, всяк увидит своё. Злато же ценят не бози, а чело-веци».

Рече Олга: «Правда ли, что люди живут после смерти?» И отвещали: «Безсомненно. Духи, иже николи не обретают тела, но царят в памяти живых; с девятого колена и они исчезают в бесплотье Неба. Нозая телесная жизнь умерших – ересь и блуд ослабшего духа». Возмутися Олга: «Рекут же волхвы об этом! Почто тогда погребати с конеми и челядью и ставнти златые сосуды?» [120] Засмеялись владыки: «Чего хотят люди, то и правда. Словень же енце погребати не обычна. От скуфей пустой обряд; желали властели безмерного, людье же уставало от бремени: не перечесть заботы у человеца».

И взненавиди Олга белую волхву: не велели быти первой владычицей пред боземи, многое утаили и не посулили даже бессмертия, предрекли же неутешное бдение и ожидание чуда до последнего часа. Але ведь пустое тяготит заполнити ся. Варязн, принявшие хри-щение в Царь-граде, внушали, еже Христос, сын божий, прощает и отцеубийце, и лжесвидетелю, верующий в него обретает бессмертие души и рай за гробом; цесарь в Грецех – первый среди жрецов, говорили, и поклоняются ему, яко богу; великолепие же теремов и храмов Царь-градских неможно отобразити. Расспрашивала Олга о вере грецей, гостьми приходивших в Кыев, они же соблазняли, преувеличивая, так что пожелала ехати в Царь-град, – полюбоватись торгами и храмами, и блеском стола. Позвал цесарь, и пошла с велмо-жами согласно тщеславию [121]. И подтвердили прежний ряд о нерушимом соузье. Олга христилась, изменив богам, и христились след за нею иные из (ее) посольства 122. Повестят, быццам соблудила Олга пред алтарем с цесарем; почитаю наветом, хотя и подобно правде. Повестят еще, что патриарх убеждал Олгу христити Русьскую землю, говоря: все великие народы уже приняли Христа, вот и болгаре христились, и лехи порицают дикость свою, вы же стоите особняком; и хуля обычай словени, обещала Олга привести ко Христу сородичей и нарочитых мужей; греки дали попов и иконы, зодчего для возведения церквы и разновсякие подарки 123. Се бысть посеян во чрево Русьской земли змей о двенадцати головех; зрел долго, але пришел час, и вышел на свет уловляти честные души и