Дитя чумного края - Натали Абражевич

лишь Рунья изредка могла пристать, чего-то рассказать и дальше побежать, да остальные пару слов сказать. Совсем не то же самое, что было ей привычно по родной деревне — там любой мог подозвать.

Ей прежде не случалась оказаться среди столь ошеломляющего множества людей, но так же не случалось и столь остро тосковать по людям.

Орден — место одинокое.

Она и не заметила, как начала задремывать, едва смежив глаза. Уснула бы совсем, если бы дверь не хлопнула. Она перепугалась, сон слетел: увидит воспитательница — уши надерет.

Но в спаленку хмурая Рунья завела Странную Йишу.

Не то с ней что-то, мигом поняла Йерсена. Йиша выла. Лицо зареванное, раскрасневшееся, не похожее на ее прежнее рассеянное выражение, и интонации совсем иные: словно пес скулит.

Нескладное длинное тело все дрожало — от нелепо тонких, словно ломких ключиц в вырезе до бледных длинных пальцев, намертво сомкнувшихся на котте — мятой, перекошенной, будто ее задрали, а потом оправили неловко. Костлявые тощие ноги белые, аж в синеву, а ступни красные — не нужно трогать, чтоб понять, что ледяные.

Йерсена запоздало озадачилась: босая-то с чего? Что сделать надо было, чтобы в наказание отняли обувь и чулки? По осени каменный замок холоден и стыл — весь не протопишь.

Взгляда от этих ног было не оторвать — от их гусиной кожи, от того, как под нелепо тонкой кожей пробивалась венка, синяя и выпуклая, от того, как рядом с нею красная ползла — толще и ярче. Она сбегала в пол и оставалась на нем лужицей.

— Смотрите! — Кто-то из облатов тоже увидал.

Мальчишка подскочил и вздернул до колен подол. Рунья зло шикнула и треснула его по пальцам, но все разглядели все равно — меж ног текло. А всполошившаяся дура вдруг забилась и завыла лишь сильней да крепче сжала пальцы на затертой ткани.

— Ха! Идиотка теперь женщина никак! Солому между ног как взрослая будет пихать. Ну, если догадается, что с нею это надо делать, а не жрать!

Раздался хохот. И хотя причин его Йерсена не разобрала, вместе со всеми слабо и почти беззвучно хохотнула. Треснувшие губы заболели.

— Вы дураки? Ей восемь лет, какая женщина?! — рявкнула Рунья.

— Так скороспелая! Кровь — вот она! — мальчишка снова потянул наверх подол.

— О, а на ней же хемда нет, — ткнул пальцем Йергерт.

И все тут же жадно присмотрелись, изучая тонкие по-птичьи ноги, кровь с изнанки котты. Стало тихо.

Йерсена чувствовала в этой тишине что-то гнетущее — как будто мокрой тряпкой кто-то по хребту провел. Противно стало, и от ставшего почти беззвучным скулежа ползли мурашки.

— Так это ее что ли кто-то?.. — осторожно спросил Со́дрехт — один из облатов. Из тех, чье имя хорошо запомнилось.

Наглый мальчишка выпустил подол.

— Да ну. Кому она сдалась. Сама же где и потеряла. Сплетня будет к вечеру, как эта дура голая по замку шлялась, говорю! — слова звучали напряженно и неловко.

— Будет, — мрачно согласилась Рунья. — Только вот про то, что здесь нашелся идиот, какому бабы не дают, что он и к детям дурным лезет!

Йерсена только теперь поняла, что голос у нее дрожит от злости. Рунью тронь сейчас — убьет.

— А кто? Небось же видел кто, с кем она шлялась?..

— Я, — тихонько пискнула Йерсена даже раньше, чем подумала. Голос подвел.

Она почувствовала, что все взгляды сходятся на ней, и пожалела.

— Врешь, — недоверчиво и напряженно вставил Йергерт. — Хвастаешься просто. Ничего небось не видела.

Йерсена зло нахохлилась.

— А вот и видела! Чуть за полдень ее брат Кармунд отозвал куда-то.

В звенящей тишине отчетливо звучало рваное дыхание притихшей идиотки. Взгляды жгли.

— А ты откуда его знаешь? — настороженно спросила Рунья.

— Меня когда сюда вели, мы с ним встречались по пути.

— И ты не знаешь, что он?.. — она не договорила.

— Что? Что маг? Мне говорили.

Сносить внимательные взгляды было абсолютно невозможно, и хуже всего было то, что они полнились какой-то гадкой жалостью.

— Она не понимает. Мелкая еще, — вздохнул облат постарше.

Рунья всдед за ним. Она приблизилась, присела.

— Слушай… Знаешь, когда люди женятся…

— О Духи, да она же деревенская, скажи ты ей как есть, что этой дуре кто-то попросту присунул!

Рунья резко обернулась — аж плеснули волосы; хлестнула взглядом. Только не сказала ничего.

— Я поняла, — несмело тронула ее Йерсена.

В ее деревне говорили так не раз. И то же рыцарь говорил, когда волок Эвку в их дом, и из подвала было слышно и слова, и крики.

— Послушай! — Рунья стиснула ее ладонь. — Здесь брату Кармунду никто не смеет возразить — так было до войны, так будет и теперь. Он может делать все, что пожелает, потому держись подальше. На глаза не попадайся, не смотри сама, а если вдруг заговорит — уйди быстрей. Соври, что срочно нужно где-то быть. Ты поняла?

Йерсена понимала, что от этого не будет толку, если он прикажет оставаться — он же рыцарь, ему можно все. И что, наверное, сегодня ей ужасно повезло.

Вдруг распахнулась дверь.

— Так! Что вы тут устроили? Заняться нечем? — Бринья упирала руку в бок. — А ну-ка быстро брысь! Все по делам!

Йерсена подхватилась в тот же миг, повскакивали все облаты… только Рунья задержалась, поднималась медленно. Глаза ее горели.

— Брат Кармунд тронул Йишу, — заявила она громко. Подошла к притихшей дурочке. — Он сделал с нею вот что! — И показала ноги, вымазанные в крови.

В яростной дрожи голоса звучало что-то, от чего мурашки разбегались по рукам. Взгляд требовал ответа.

И воспитательница растерялась на мгновение, захлопала глазами и не сразу спохватилась. В раздражении нахмурилась.

— А ты про то ори еще погромче, — над губою женщины засеребрился пот. — Не весь же замок еще слышал, да?

— Сделайте что-нибудь! — упрямо требовала Рунья. — Он до войны так делал, и теперь — опять! Найдется кто-нибудь, кто скажет ему перестать?

— А ты скажи. Давай, иди прямо сейчас. Я много лет уж говорю, что вздорной девке, вот как ты, дорога только в дом терпимости — так будет повод, если прошлых мало!

— Пойду. Да только не к нему, а к настоятельнице — может она что-то сделает, раз вы боитесь! — Рунья перешла на крик.

— Уймись-ка, истеричка! Поори еще тут на меня из-за какой-то дуры! Как будто бы могла ей быть еще куда дорога, окромя дома терпимости. Мать ее, шлюха, там, а эта зад себе сама не подотрет раз через раз, а глянь-ка — уже и под рыцарей ложится. И куда ее?

Рунья