Царские письма. Александр III – Мария Федоровна. Николай II – Александра Федоровна - Александр Николаевич Боханов

Вчера мы завтракали в Филипсруэ, где были только тетя Анна, ее дети, Великий наследный герцог Ольденбургский[303] с женой (дочерью принца Фридриха Карла Прусского[304]) и вдова принца Генриха Нидерландского[305]. Дворец прекрасен, но в нем есть лишь парадные комнаты, поэтому жить в нем неуютно. Только комнаты Елизаветы[306] очень симпатичные и красивые. Тетя Анна ведет себя со мной так любезно и слащаво, как будто она никогда не писала мне такого неприятного письма. Она очень изменилась. У нее холодное, жесткое и даже злое выражение лица. Ее младшая маленькая внучка очень мила, но оба мальчика совершенно ужасные, просто неприятные.

Несмотря на то что мы здесь платим за все сами, кормят нас плохо и очень скудно. Оболенский[307] даже утверждает, что, поднимаясь из-за стола, спрашиваешь себя, куда бы пойти поесть. К сожалению, больше писать не могу, потому что курьер уже должен ехать. Благодарю тебя тысячу раз за твое дорогое, чудесное письмо, которое я с радостью получила вчера вечером. Обнимаю тебя от всего сердца за все то, что ты испытываешь ко мне. Поблагодари также моих дорогих Ники, Георгия[308] и Мишки[309] за их прелестные письма, которые доставили мне столько удовольствия. Как только смогу, сразу им отвечу.

Все шлют тебе тысячу приветов и, главным образом, Мамá, Аликс, Фреди и Вальдемар. Несчастный Вальдемар ужасно страдает от нарыва в горле, который ему сегодня вскрыл врач из Франкфурта. Мои приветствия Черевнину[310], который, я надеюсь, не покидает Гатчину[311].

Да сохранит тебя Господь, мой любимый Саша. Обнимаю тебя снова и снова как

Твой верный друг, любящая Минни.

Румпенхайм. 15/24 мая. 1884.

Мой милый душка, собственный Саша!

Сегодня все мои мысли особенно обращены к тебе; с самыми нежными пожеланиями и молитвами я прошу, чтобы Господь посылал тебе Свое благословение во всем и всегда, просвещал тебя и помогал тебе нести твою тяжелую ношу, мой дорогой и любимый Саша.

Я не писала тебе эти два дня, потому что жизнь, которую мы здесь ведем, настоящая жизнь полишинеля. У меня нет ни минуты для себя самой, нечего и думать, чтобы хоть что-нибудь сделать. Теперь я хочу рассказать тебе, что мы поделывали после 12-го числа. Мы каждый день встаем рано, в 8 часов, и все вместе пьем кофе в саду. В 11 часов приехало все общество Филипсруэ. В него входят тетя Анна, дядя Фрити, их дети, Вилли[312], Элизабет со своим очень милым женихом Леопольдом[313], бедный слепой Алек[314] и его ужасный брат, вся семья жениха Анхальта, Герцог, Герцогиня, сестра Альберта[315], три их сына и дочь3[316], Дольфус и его красивая, но невыразительная жена.

Мы бесконечно прогуливались по саду, а когда они, наконец, уехали, то позавтракали: немного холодного мяса и апельсин на десерт. Затем мы отправились к бедной Тилле[317], прикованной к постели. У нее лопнула вена на ноге, когда она спокойно пила кофе. Кровь брызнула фонтаном. Говорят, что это очень опасно и она должна лежать. Несчастная очень расстроена тем, что не сможет принять участие во всех празднествах, на которых ей так хотелось присутствовать. Обедаем в 6, ужасный час, разрывающий на части весь день. После этого мы еще некоторое время остаемся дома и ведем приятные беседы, а потом снова отправляемся в сад до чая. Мы пьем его в казино в 9 часов. Елена[318] много пела, Аликс ей аккомпанировала. М. Стефенсон играя на скрипке, один раз мы играли в лото дофин.

В 11 с четвертью мы уходим. Я сплю с Аликс, Вальдемар живет рядом с нами. К счастью, он поправился после того, как врач несколько раз занимался его горлом. В воскресенье, 13‑го, мы здесь ходили в церковь. Нам вообще не дали завтрака, готовя нас таким образом к обещанному обеду в Филипсруэ, куда мы должны были ехать вечером. К счастью, мы так запротестовали, что получили все-таки легкую закуску в 4 часа. Тетя Кати подала у себя чай дамам и господам, умирающим от голода. Оболенский назвал это плохой шуткой и заявил, что он худеет просто на глазах.

В половине девятого мы отправились в парадных нарядах в Филипсруэ, мы с Мамá и Аликс в экипаже дяди Фрити – прямо к очень красиво устроенной оранжерее в большом зале. Там была масса народа, буквально весь Готский альманах[319].

Дядя Александр[320], Жюли[321], Мари Эрбох[322], сиявшая красотой, Сандро Болгарский[323] с довольно смущенным видом. Давали спектакль, немецкую пьесу, прекрасно исполненную офицерами и дамой из полка, стоящего в Ганау[324]. Потом были живые картины, прерываемые музыкой и стихами, которые с пафосом и вдохновением декламировала дама. Все это шло очень долго, потому что не было антракта и пришлось все время сидеть. Дядя Фрити пребывал в невероятном оживлении, все время прогуливался по залу, придавая значимость вечеру.

Наконец-то мы пошли ужинать. Меню было прекрасное, но, увы, наши бедные пустые желудки получили, как всегда, холодное, только холодное мясо! Вот и все. Это было очень тяжело, после такого дня и обещанного хорошего ужина! Мы приехали домой в час и должны были утешиться чаем с маленькой тартинкой.

В понедельник 14/26 после кофе у нас еще были визиты. Молодой наследный Великий герцог Баденский[325] и оставил очень хорошее впечатление. Сначала он был немного чопорный, но через какое-то время расслабился. Мы отправились в сад, куда прибыли дядя Александр, его жена, дочь и Сандро, который подошел ко мне после того, как его отец сказал, что он хотел бы со мной поговорить. Он очень скромно и смущенно сказал, что просит меня передать тебе, что, несмотря на все то что тебе про него говорили, он может заверить, что его преданность твоей персоне была и останется неизменной. На это я ему ответила, что, отделяя тебя как личность от твоей политики, он делал большую ошибку и что это единое целое.

После их отъезда мы обедали. Потом мы надели праздничные туалеты, чтобы поехать на свадьбу, и прибыли в Филипсруэ в 9 часов. К сожалению, у меня нет больше времени, чтобы описать это тебе, потому что курьеру пора ехать. Я продолжу мой рассказ в следующем письме. Заканчивая, благодарю тебя от всего сердца за твое дорогое, чудесное второе письмо, которое я получила, вернувшись вчера вечером. Оно