Царские письма. Александр III – Мария Федоровна. Николай II – Александра Федоровна - Александр Николаевич Боханов

тебя в нашем дорогом Коттедже[350], в твоем чудном кабинете. Думаю, что погода, наконец, установилась и что стало уже тепло. Здесь сейчас просто идеально, настоящее наслаждение! Мы сидим в саду все время с рукоделием и болтаем.

Вчера в воскресенье мы с огромной радостью встречали Папá в восемь часов вечера в Оффенбахе. Аликс, Вальдемар и я ехали в экипаже дяди Фрити. Он любезно предложил нам собственный и сам бегал в конюшню распорядиться, к большому удовольствию Вальдемара. После прибытия на вокзал Оффенбаха мы обнаружили, что Папá уехал другим путем и мы разминулись. Представляешь наше отчаяние! Мы поехали вдогонку Папá так быстро, что лошади шли рысью, когда же мы уже заметили экипаж Папá, Вальдемар пустил их даже полевым галопом, и только тогда мы нагнали его, наконец, почти у самого Румпенхайма. Прямо посередине большой дороги, в ужасной грязи, мы расцеловались с ним. Он выглядел хорошо, но сильно похудел. Мы посадили его в наш маленький двухместный экипаж, а Гульденерон[351] остался в его экипаже. Так мы и въехали в Румпенхайм, где все общество собралось перед казино.

Накануне мы ездили в Висбаден, Аликс, Вальдемар и я с нашими дамами и господами. Мы нанесли визит несчастному дяде Фрити Глюксбургскому[352]. Мы нашли его очень больным и изменившимся, он едва мог говорить. На меня это произвело такое удручающее впечатление, что я не могу этого забыть. Меня это просто потрясло! Он приехал встречать нас на вокзал в экипаже и все время плакал, бедный! Мы пробыли у него час. Его семья состоит из жены и трех дочерей[353]. Он просил меня поблагодарить тебя еще раз за Святого Андрея[354]. Он очень счастлив. Бедняга настоял на том, чтобы поехать проводить нас на вокзал. А когда я пыталась его отговорить, так как такая поездка тяжела, он ответил: «Да ничего страшного, чем скорее я умру, тем лучше, я должен был уже давно умереть». Несчастный парализован, на одну сторону искривился, одна рука почти не сгибается, а нога не слушается. Какое ужасное существование для человека, который всегда был полон жизни и радости.

Оттуда мы поехали по железной дороге в Седан[355]. Нас встречал герцог Нассауский со своей четверкой лошадей. Он отвез нас в Кёнигштайн к Аделаиде и Хильде. Это красивейшее место, окруженное прекрасным садом, дом чудесный и симпатичный, любимое место Аделаиды. Мы посетили все: дом, конюшню, сад, и, закончив осмотр, сели пить чай на террасе – идеально при такой погоде. По возвращении в Седан мы увидели там Мадам Тодтланбо с ее детьми. Они стояли на вокзале с букетами. Я послала Оболенского узнать, какие новости у бедного […] [356], который очень страдает. Было еще несколько русских дам, среди которых м-м Устинова[357], которую я раньше не знала. В вагоне мы опять попили чаю и вернулись сюда к обеду. Сегодня 21, понедельник, мы завтракали в Филипсруэ. Там очень красиво и приятно. Потом мы погуляли сначала по саду, а затем сели в экипаж. Там были: Луи[358] со всеми своими дочерьми, а также Луи Бад[енский][359]. Я нашла его изменившимся. Он подурнел. Дочери […][360] мне очень понравились, все очаровательны, каждая в своем роде, такие естественные и веселые. Мы попрощались до воскресенья, до встречи в Петербурге. Сегодня приходил обедать милый Плессен[361], завтра он придет вновь.

Теперь хочу пожелать тебе всего хорошего, сейчас половина второго ночи, я засыпаю от усталости, а встать я должна рано, на 9 часов я заказала панихиду. Мои мысли и молитвы соединяться с твоими за упокой души твоей дорогой Мамá! Доброй ночи, мой пусси пупу[362]. Я целую тебя, так же как и дорогих детей, Ники, Георгия, Мишкина и Малышку, привет Камчатке[363]. У Типа и Мопса[364] все хорошо. Последний похудел, потому что он здесь меньше ест. Я очень тронута, что ты перенес парад уланов до моего возвращения. Аликс обнимает тебя и благодарит за все то, что ты велел ей передать. Мамá и Вальдемар шлют тебе привет. Обнимаю тебя от всего сердца и буду счастлива через несколько дней вновь тебя увидеть. Думай обо мне завтра вечером, когда я буду уезжать от своих, ужасный момент! Спасибо тебе, что ты доставил мне такую радость повидать их. Да благословит и сохранит тебя Господь.

Твой верный друг Минни.

Петергоф. 31 мая 1887.

Завтра на молитве «Тебе Бога хвалим»[365] будут только дамы и несколько господ, которые живут здесь. Хочешь ли ты пригласить их на обед или передать им сегодня вечером, что будет только молитва без обеда? Отправь мне сюда ответ по телефону или же с человеком, который доставит его сюда.

Минни.

Гмунден[366]. Среда. 7 часов утра. 17/29 августа. 1888.

Мой милый, дорогой, собственный мой Саша!

Я с трудом могу поверить, что я действительно нахожусь здесь, рядом с моей любимой маленькой Тирой[367], и вижу ее такой же, как прежде. Нет! Это не сон! Она прекрасно выглядит, у нее такой же свежий цвет лица, какой был в день свадьбы. Видя ее сейчас в добром здравии и такую счастливую, с трудом можно поверить, что она перенесла такую тяжелую и ужасную болезнь. Она светится счастьем, и оно ее полностью возродило. Я не могу тебе описать, как я рада видеть ее такой и быть свидетельницей ее счастья, а также того поклонения и любви, которыми она окружена. Если бы вокруг не было детей, то можно было бы подумать, что у нее с Эрнестом сейчас медовый месяц. Они просто обожают друг друга и не скрывают этого от окружающих. Мне очень жаль, мой милый Саша, что ты не смог также приехать сюда, чтобы порадоваться тому, как мне хорошо рядом с двумя моими сестрами. И тебе доставило бы большое удовольствие вновь их увидеть. Нам так приятно и спокойно жить здесь вместе. И Гмунден мне кажется совсем другим в это прекрасное время. Все еще зеленое и свежее, как в середине лета. Новый дворец чудесен, он такой симпатичный и уютный, с таким великолепным видом на озеро и горы с одной стороны и равнину – с другой. Это действительно очень красиво. Вчера мы совершили прекрасную поездку в экипаже вдоль озера и доехали почти до противоположной стороны. Управлял четверкой лошадей сам Эрнест, а в экипаже сидела я с двумя моими