Церковь плененная. Митрополит Никодим (1929-1978) и его эпоха (в воспоминаниях современников) - Барабанов

Выступление архиепископа Никодима носило, в общем, безупречно православный характер, ставило ряд вопросов, важных для жизненных интересов православия, отстаивало интересы Русской православной Церкви в рамках всеправославного единства. К сожалению, там была и политическая часть, с обычными полемическими выпадами против империализма, колониализма и т. д., сопровождаемыми очень резкими выражениями. Переводя эту часть доклада, я эти резкости систематически опускал. Архиепископ Никодим этого не заметил, но я ему сам потом сказал об этом: «Я это сделал потому, что иначе Ваш доклад произвёл бы неблагоприятное впечатление». В ответ он сделал недовольную мину, но ничего мне не сказал. Он был достаточно умён, чтобы понять, что я говорю правду [132] .

Вспоминает профессор Эрлангенского университета д-р Фэри фон Лилиенфельд: «В 1974 г. владыка приехал в Западную Германию. Это были брежневские времена, и немецкие баптисты очень много говорили о гонениях на религию в Советском Союзе. Когда владыка прилетел, в аэропорту его встретили с плакатами «Свободу Борису Талантову» (это был один из тогдашних политических заключённых). По лицу владыки я видела, что ему всё это было очень больно. Он, помнится, сказал мне: «Эти призывы – не по моему адресу». Некоторые на Западе распространили слухи, что митрополит Никодим – ставленник КГБ, а не служитель Церкви. Но мы, работавшие с ним бок о бок, прекрасно знали и ясно видели, что для него именно служение Церкви всегда было на первом месте: этому служению он отдал всю свою жизнь» [133] .

Приблизительно в то тяжелейшее для Церкви время, в так называемый хрущёвский период, когда в два-три года по стране было закрыто более 10 тысяч храмов, когда каждый день приносил известия об очередных актах насилия, когда все газеты и журналы были переполнены клеветой в адрес верующих, в то время неприметный учитель из Вятки Борис Владимирович Талантов возвысил свой голос в защиту правды и справедливости, против гонений и насилий над Церковью. Он писал письма в церковные и государственные инстанции, обличал произвол местных властей. Тяжело было ему, пожилому человеку. Он был один, не было рядом ни подготовленных людей, ни смелых соратников. В провинции люди более робки, а власти более самоуправны, произвол более циничен.

Пример Талантова пробудил церковное самосознание простого верующего православного народа Кировской епархии. Они подали сотни жалоб о насилии и несправедливости по отношению к Церкви со стороны государственной власти в Президиум Верховного Совета СССР, в Верховный Суд, в центральные газеты, в канцелярию Н.С. Хрущёва. Жалобы были подписаны сотнями и тысячами верующих [134] .

Фэри фон Лилиенфельд продолжает: «Во время одного из визитов владыка Никодим пригласил меня в свою комнату и сказал: «Я не могу поделиться этим со всеми, но скажу хотя бы Вам. Мне очень тяжело на Западе. Меня всё время спрашивают: есть ли гонения на Церковь в России? Если я скажу, что да, я нанесу своей Церкви непоправимый вред, а если скажу – нет, меня назовут ставленником КГБ. Вот, я только что дал пресс-конференцию. Мне задали тот же самый вопрос. Я им сказал: а знаете ли вы, каковы права верующих согласно Конституции Советского Союза? И пересказал им почти дословно статьи из Конституции, из которых ясно, что пропаганда атеизма в СССР поощряется, а пропаганда религии запрещена. Но журналистам всё это было не интересно. Они просто хотели спровоцировать меня на ответ о гонениях на религию в СССР, чтобы потом обвинить в неискренности»» [135] .

В 1999 г. эта тема была затронута в интервью со Святейшим Патриархом Алексием II.

– 1960–70-е годы ознаменованы началом правозащитного движения. Многие его участники в СССР были связаны с Православной Церковью. Как Вы восприняли это движение?

– Я воспринял его как естественное движение в защиту прав верующих и не только верующих. Но светские политические методы противостояния часто не отвечали христианскому духу свидетельствования справедливости. С чем, например, и мы, и покойный Святейший Патриарх Алексий I не были согласны – это с формой открытых писем, которые сначала публиковались, а потом уже присылались к Патриарху, особенно когда они исходили от клириков… Такую форму я и сегодня не считаю допустимой. Каждый может обратиться к своему епископу, не собирая для этого подписи и не публикуя воззвания.

Я отдаю должное гражданскому мужеству множества активистов, которые были готовы пожертвовать и жертвовали личным земным благополучием, терпели преследования, находились в заключении ради высших идеалов. И могу заверить, что внутреннее сочувствие преобладало у большинства православного духовенства. Я также высоко ценю жизненный подвиг десятков тысяч пастырей и миллионов верующих, которые изменяли общество своим христианским свидетельством и каждодневным трудом, терпя поношения и дискриминацию [136] .

В заморских странах владыке Никодиму приходилось иногда выслушивать не очень приятные вещи. Он выслушивал их с самообладанием. Вот, например, он в Вашингтоне. Там проводится пресс-конференция. Первым выступает представитель агентства Херст.

Вопрос: Скажите, Ваше Преосвященство (далее подчёркнуто деловым тоном), с какого времени Вы являетесь агентом КГБ, и как Вам удаётся совмещать это со священнослужением?

Делегация Русской православной Церкви, состоявшая из 20 человек, смотрит на владыку. У всех мелькнула мысль: «Сейчас встанет и уйдёт, уйдём и мы все».

Все юпитеры и фотоаппараты направлены на митрополита. Ни один мускул не дрогнул у него на лице. Спокойно он ответил: «Я не служу в этой организации. Следующий вопрос». Вздох облегчения у членов делегации. Далее пошли рядовые вопросы [137] .

Другой деятель, принимавший некоторое участие в организации ОВЦС, владыка Киприан, не отличался подобным самообладанием. Так, ещё будучи протоиереем, он был послан в Софию для контактов с местным духовенством. Он начал свою речь, к всеобщему удивлению, следующим образом: «Вы считаете меня агентом КГБ и не верите ни одному моему слову». Далее пошла речь о преимуществах положения Церкви в Советском Союзе. После речи владыка Киприан (тогда ещё отец Михаил Зернов) обратился к одному из протоиереев с победоносным видом, видимо, ожидая комплиментов: «Ну, как?». И услышал в ответ: «Вы же, отец Михаил, не опровергли заявления, сделанного Вами в начале речи». Действительно, не опроверг [138] .

Общаясь с православными эмигрантскими кругами, владыка неоднократно убеждался в том, что нельзя быть в беседах до конца откровенным. Случалась утечка информации: «Скажешь что-нибудь по секрету архиепископу Брюссельскому Василию (Кривошеину), а завтра об этом знают не только в