Кандинский и я - Нина Николаевна Кандинская

Единственным выходом было устроиться на ночлег в незапертом амбаре. Спали на одном матрасе под одним одеялом. Наутро Кандинский, улыбаясь, сказал: «Душевно поспали». В письме к Громану он описал наши ночные злоключения.

Ида Бинерт была известным коллекционером, она довольно рано начала собирать современное искусство. В ее коллекции находилась одна из моих любимых картин драматического периода Кандинского — «Импровизация. Мечтательное» 1913 года. Ида приобрела эту картину в Берлине с выставки Кандинского у Вальдена. Она висела рядом с произведениями Матисса, Пикассо, Клее и Швиттерса.

В самом Веймаре возможностей для досуга и развлечений было не много, исключение составляли кинотеатры, где показывали те же фильмы, что и в других городах Германии. Мы не пропускали ни одной ленты с участием Рудольфа Валентино, Бастера Китона и Чарли Чаплина. Эти трое были любимыми актерами Кандинского. Фильмы с их участием он мог смотреть по два-три раза.

Время от времени мы ходили и в веймарский театр, чтобы посмотреть современную постановку. Я помню, что там, например, исполнялись оперы Хиндемита.

Близко общались мы с семьями коллег по Баухаусу — Клее, Файнингера, Мухе и Шлеммера. Особенно близкие отношения сложились с супругами Клее, которые жили в получасе ходьбы от нас. Сын Пауля Клее Феликс вспоминал: «После вечерних посиделок у нас Нина Кандинская всегда благодарила меня за то, что я провожал ее до дома. Она страшно боялась грабителей и насильников, хотя в Веймаре было совершенно безопасно, и мы не могли понять, чего она так боится»{120}. Сейчас задним числом я могу себе это объяснить. В моем сознании глубоко засели страшные впечатления прошлых лет. Кроме того, довольно юной я попала в совершенно незнакомую обстановку, к которой сначала надо было привыкнуть, и привязалась к тем немногим друзьям, которым доверяла. К ним относились, в первую очередь, Клее.

26 декабря 1924 года Баухаус в Веймаре был закрыт. Противники Баухауса в веймарском правительстве одержали верх над его друзьями и защитниками. Искусство, разум и новые идеи капитулировали в Веймаре перед тупостью власти. Многие города стали соревноваться за право приютить Баухаус у себя. Победил Дессау.

Дессау

Излюбленным и самым распространенным транспортным средством в Дессау был велосипед. «В Дессау дети рождаются с велосипедом», — говорили в Тюрингии. Мы с Кандинским не составляли исключения — оба были страстными велосипедистами. Еще в мюнхенский период Кандинский старался использовать это средство передвижения как можно чаще. С тех пор его сопровождал любимый гоночный велосипед, в Дессау уже одряхлевший от старости, но еще служивший ему верой и правдой. Кандинский, испытывал к нему особую привязанность и ни за какие деньги не променял бы на новый и современный.

Как-то Феликс Клее сказал мне: «Однажды мы напомнили ему о картинах, оставленных на складе в Мюнхене. Кандинский ответил: „Я не хочу требовать обратно картины. Пусть вернут только велосипед“. Это было так трогательно! Над этим велосипедом, особенно над его конструкцией, мы всегда потешались»{121}.

Пейзажи окрестностей Дессау были разнообразны и располагали к путешествию. Мы довольно подробно обследовали местность — обошли и исколесили на велосипедах. Мы совершали пешие прогулки на большие расстояния вдоль поймы Эльбы, которую Кандинский любил за то радостное настроение, что она дарила, уникальную красоту природы и прежде всего — за особый свет. Здесь он чувствовал себя вольготно, здесь мы провели много незабываемых часов, и здесь он черпал вдохновение для своих картин.

Каждый год мы предвкушали, когда настанет пора цветения сирени в Дессау. Тогда, обычно вместе с Клее, мы нанимали ландо, запряженное парой лошадей, и кучер возил нас по дворцам в окрестностях города. Там находился построенный архитектором Эрдманнсдорфом замок Вёрлиц, окруженный парком, — настоящая жемчужина. Гёте был так влюблен в этот парк, что потребовал сделать в Веймаре такой же по его образцу. Конечно, нам также нравился Ораниенбаум. Знатоки архитектуры Клее и Кандинский всегда оказывались в таких поездках прекрасными экскурсоводами. Я вижу себя стоящей перед ними и завороженно внимающей слушательницей.

В идиллическом парке замка Вёрлиц было большое красивое озеро. Мы частенько нанимали лодку, гребец вез нас через все озеро, а мы при этом полдничали и пили наш обязательный чай.

В отличие от Веймара, Дессау оказался городом, к которому я не сразу привыкла, несмотря на окружавшие его архитектурные достопримечательности. Дессау был резиденцией анхальтских князей, о чем напоминали городской дворец, частью построенный Кнобельсдорфом, позднеготическая дворцовая церковь со знаменитыми произведениями Лукаса Кранаха, а также замки Вёрлиц и Ораниенбаум. Население было заметно приветливее и терпимее, чем в Веймаре. Здесь уже веяло духом XX века, здесь была развита промышленность, и Юнкерс производил свои самолеты.

Жители мыслили современно, и благодаря их отзывчивости Баухаус обрел новую родину. Ведь идеи Баухауса отвечали новой эпохе, которая уже началась в Дессау. Город раскрыл Баухаусу объятия и приютил в своих стенах. В Веймар была направлена делегация, ведшая переговоры о переезде с преподавателями института. Бургомистр, а впоследствии обербургомистр Фриц Хессе и Людвиг Гроте, состоявший в должности куратора исторического наследия, были пламенными энтузиастами, взявшими на себя заботы по переезду Баухауса, уже обретшего известность далеко за пределами Германии. Великодушно внимая пожеланиям баухаусцев, они старались облегчить им выбор между городами-претендентами. К началу 1925 года Ученый совет связывал все надежды с Франкфуртом-на-Майне, однако Дессау гарантировал более выгодные условия работы, хорошую финансовую поддержку и строительство новых зданий — заманчивые предложения, звучавшие музыкой в ушах баухаусцев. 25 мая 1925 года Баухаус и город Дессау скрепили печатями свой договор. От Баухауса подпись поставил Вальтер Гропиус, от города Дессау — Фриц Хессе.

На заключительной стадии переговоров нас с Кандинским не было в Веймаре. До середины февраля 1925 года мы жили в Дрездене. Однако до того, как туда отправиться, Кандинский имел беседу с обербургомистром Дессау и куратором исторического наследия. Этот разговор обнаружил заинтересованность магистрата в том, чтобы принять Баухаус в Дессау. В Дрездене нас застало письмо Гропиуса, в котором он просил нас приехать в Дессау, чтобы осмотреть новые помещения. Прочитав это письмо, Кандинский облегченно вздохнул. «Наконец-то свершилось, Баухаус продолжит свое существование, и похоже, мы совершили выгодный обмен», — сказал он.

Мне показалось, что он был рад переезду в Дессау. В письме Гропиус не преминул вкратце обрисовать Кандинскому условия договора, что дало ему возможность с уверенностью говорить о будущем Баухауса. Из Дрездена в Дессау мы уехали 19 февраля 1925 года и повстречались с Георгом Мухе и его женой, чтобы на месте оценить предложенные условия. Нашу встречу организовал Гропиус, находившийся