Кандинский и я - Нина Николаевна Кандинская

пожеланиям Кандинского, создал мебель на века. Я до сих пор пользуюсь ею в своей парижской квартире, и она всегда вызывает живую реакцию гостей. Кандинский восхищался надежностью, скромностью и простотой изделий Брёйера. Впервые он увидел его мебель на выставке Баухауса. На выставке 1925 года{124} он был в таком восторге от выставленных металлических кресел и стульев, что недолго думая приобрел одно из кресел и два стула. Он был в числе первых покупателей этих моделей Брёйера. В 1960-е годы кресла по таким образцам начала производить мебельная фабрика в Болонье. По желанию Брёйера металлическое кресло вошло в модельный ряд под названием «Василий».

Когда учебный процесс переместился в Дессау, многие преподаватели продолжали жить в Веймаре. Мы с Кандинским в числе первых переехали в Дессау. В качестве временного жилья мы выбрали меблированную квартиру на Мольткештрассе. Клее, преподававший в этот переходный период в Дессау раз в две недели (до сдачи жилья в эксплуатацию колонии художников на Бургкюнауэр-аллее), снимал у нас часть квартиры на Мольткештрассе. Он занимал отдельную комнату, но всегда разделял с нами трапезу. Однажды он привел с собой сына Феликса, который хотел прозондировать почву в Дессау. Он тоже жил у нас.

Феликс Клее вспоминал об одном ужине в нашей компании, который, вероятно, произвел на него большое впечатление: «Обычно за едой принято общаться. Только не у Кандинских. Кандинский сидел за столом как пророк, держа рядом с собой книгу, и во время еды читал. Я до сих пор помню, что на ужин был жареный картофель и ветчина. На каждый кусочек Кандинский намазывал толстый слой острейшей горчицы. Я был озадачен, потому что у Кандинских все было не как у нас. К ужину полагался крепкий черный чай. Еда была священнодействием — культом. Это произвело на меня необычное впечатление»{125}.

Когда мы все въехали в наши сдвоенные дома, случилось то, что казалось невозможным: новая родина открылась нам и увлекла гостеприимной атмосферой. Конечно, поначалу мы вращались только среди своих. Обустройство дома отнимало время, кроме того, мы оба работали в маленьком саду у дома, и наше воодушевление все росло. Мы сажали сирень и разводили розы, которые, к нашей радости, быстро прижились. Счастливый своими успехами, Кандинский писал семье Громанов: «Здесь так чудесно: мы живем на природе далеко от города, слышим петухов, птиц, собак, вдыхаем запах сена, цветущей липы, леса. За несколько дней здесь мы совершенно изменились. Даже кино больше не привлекает нас, и это говорит о многом, очень многом»{126}.

Наконец он получил часть своего имущества из Мюнхена. В общей сложности — 26 чемоданов. Удивительным образом вещи после долгого периода все еще были в хорошем состоянии. Распаковка заняла у нас несколько недель. Мы обнаружили 15 картин. Кухонные принадлежности и белье были упакованы в чемоданы. В одном из чемоданов с вещами мы нашли папку с акварелями — бесценная находка. Мебель для гостиной приехала из Москвы, а оборудование для мастерской Кандинский купил себе в Мюнхене.

Со временем между баухаусцами и жителями Дессау установились добрые отношения, что в сущности можно считать заслугой обербургомистра господина Фрица Хессе. Он постоянно заботился о том, чтобы вытащить нас из нашего обособленного мира, к которому мы привыкли с веймарских времен, и стремился наладить диалог между баухаусцами и жителями города. Баухаус стал популярным.

Кандинский, которому постоянно приписывают характер единоличника, непременно хотел поближе познакомиться с рядом людей из Дессау и искал возможность создать свой круг общения. Это было несложно хотя бы потому, что он привлекал большое внимание. Жители Дессау, интересовавшиеся искусством, сами охотно приглашали его в гости. В числе поклонниц Кандинского была и Элизабет, наследная принцесса Анхальт. Она непременно хотела познакомиться с художником лично и пригласила его к себе. Кандинский прекрасно чувствовал себя в ее обществе, видя ее глубокий интерес к искусству, и с удовольствием отвечал на приглашения. Все время, что мы жили в Дессау, наследная принцесса относилась к самым почитаемым нашим знакомым.

В Дессау не было недостатка в культурных событиях. Мы постоянно посещали театр и концерты. Вместе с семьей Клее мы на один сезон сняли ложу во Фридрих-театре, где давали симфонические концерты. Кандинский был страстным меломаном и регулярно бывал на концертах. С руководителем оркестра Францем фон Хёсслином их связала тесная дружба.

Георг фон Хартманн, в то время художественный руководитель Фридрих-театра, поставил спектакли «Джанни Скикки» Пуччини и «Сила судьбы» Верди, и они пользовались успехом. В эпоху Хартманна театр в Дессау процветал, что не в последнюю очередь объясняется смелостью, с какой местные жители относились к новой музыке. Пауль Клее постоянно приглашал трех членов театрального оркестра, чтобы играть с ними квартетом.

В Баухаусе тоже бывали концерты высочайшего уровня. К радости баухаусцев, здесь гастролировали Эдуард Эрдманн и Адольф Буш.

Хёсслина мы видели еще во время нашего первого визита в Дессау, когда по просьбе Гропиуса знакомились с условиями переезда Баухауса. Воспользовавшись возможностью, он пригласил нас на обед. Его жена, темпераментная женщина, в прошлом оперная певица, непринужденно заявила: «Я знаю, что Баухаус — прибежище сектантов, последователей маздазнан».

Маздазнан — европейская ветвь древнеперсидской религии маздаизма, родоначальником которой был Заратустра{127}. Она вновь заявила о себе после Первой мировой войны как альтернатива традиционным вероисповеданиям и была характерна пищевым воздержанием и вегетарианством.

Мы улыбнулись, потому что члены семьи Мухе действительно были приверженцами системы маздазнан. Мухе покраснел. Кандинский спас ситуацию, сообщив хозяевам, что наши друзья Мухе как раз к ним и относятся. Госпожа Хёсслин выглядела несколько озадаченной. «Надеюсь, проблема быстро разрешится», — сказала она и внесла блюда, среди которых были явно противоречившие правилам маздазнанцев.

Последователи маздазнан давали Кандинскому повод отпускать шуточки. Когда мы шли гулять, начинало порой довольно противно пахнуть чесноком. «Запашок идет от шайки Иттенов или Мухе», — говорил он и спешил убраться подальше от чесночной ауры.

В Дессау стекались знаменитости международной музыкальной сцены. Например, виолончелист Грегор Пятигорский, Бела Барток, Рудольф Сёркин, Рихард Штраус, Адольф Буш и известный венгерский скрипач Йожеф Сигети.

Наше знакомство с Сигети было довольно курьезным. Он должен был выступать с гастролями в Дессау, и его имя повсюду красовалось на афишах. В программе был заявлен скрипичный концерт Бетховена. За несколько недель до выступления Сигети Кандинский подарил мне граммофон. Госпожа Клее, узнав об этом, решила помочь мне советом с выбором пластинок — я пополняла свою коллекцию. «Знаете, — сказала она, — я недавно слышала фантастическую граммофонную запись одного скрипача, его зовут Сигети. Советую купить его