Скрытая перспектива - Роберт Капа

ЛОНДОН, май 1944 года. Эрнест Хемингуэй лечится в больнице после вечеринки Капы. По дороге домой он попал в автоаварию: машина, ехавшая по темным улицам, врезалась в стальную цистерну с водой.

Я отнес Пинки в арендованную мной машину. Сказал водителю ехать в Аскот. «Белгрейв-сквер, 26», – возразила Пинки. «В Аскот, пожалуйста», – повторил я. «Ты не имеешь права… ведь это мой живот!» Живот-то у нее был, но вот права выбора не было.

Позади остались окрестности Лондона. Вокруг расстилались зеленые поля. Мы въехали в весну. «Всего на две недели!» – сказал я.

«Никогда не прощу тебе ни одного из этих дней».

Сестры были добры, комната оказалась уютной, а из окна открывался замечательный вид. Но мне надо было возвращаться в Лондон.

«Little French Club» был утомителен, Белгрейв ужасен, а я совершенно несчастен. Когда я в последний раз приехал в санаторий, Пинки гуляла по саду. Ее юбка снова хорошо сидела на талии. На ноги было приятно смотреть, но ходить на них еще было трудновато. Через день ее должны были выписать. Мы пошли в комнату. Сестра принесла нам чай. Я сказал Пинки, что у меня припрятана бутылка отличного шампанского. Вернувшись за подносом, сестра сообщила, что время свидания истекло. Я был в военной форме, а заголовок лежавшей на столе газеты гласил: «ГИТЛЕР: ВТОРЖЕНИЕ НАЧНЕТСЯ В ВОСКРЕСЕНЬЕ». Сестра взяла ПОДНОС и направилась к двери. Не оборачиваясь, она сказала: «Если Вы уйдете после того, как стемнеет, Вас никто не заметит».

* * *

Сопровождать передовые части в этом вторжении разрешили лишь нескольким десяткам из сотен военных корреспондентов. Среди журналистов было четыре фотографа, и я был одним из них.

Нас собрали в пресс-службе и сказали, что с этого момента все вещи и аппаратура должны быть наготове, а сами мы не имеем права отлучаться из дома больше чем на час.

Это означало, что в Аскот мне не попасть.

Все необходимое у меня было, но я решил сделать несколько покупок специально для этой кампании. В «Burberrys» я купил английский армейский дождевик, а в «Dunhill» – серебряную карманную фляжку. Теперь я был готов.

Ранним утром того самого дня, когда должна была вернуться Пинки, меня разбудил лейтенант из пресс-службы. Мне нельзя было никому говорить, что я уезжаю, нельзя было оставлять никаких записок. Но надо было заплатить за квартиру, и лейтенант разрешил мне расписаться на чеке и оставить его на туалетном столике, прижав флаконом «Arpège». Я надеялся, что Пинки все поймет.

IX

Лето 1944 года

Раз в году, обычно где-то в апреле, в каждой приличной еврейской семье отмечается Пасха – иудейская версия Дня Благодарения. Празднуют ее в самом деле по тем же правилам, что и День Благодарения, с той разницей, что на пасхальном столе есть не только индейка, но и много чего еще, а детей очень старого света пучит еще больше, чем детей очень нового света.

Когда обед наконец подходит к концу, отец садится в кресло и закуривает дешевую сигару. В этот ответственный момент младший сын (коим долгие годы был я) подходит к нему и спрашивает на священном еврейском языке: «Чем отличается этот день от всех остальных?» После этого отец с огромным удовольствием, смакуя подробности, рассказывает историю о том, как много тысяч лет назад в Египте ангел разрушения обошел стороной первенцев Избранного народа и как генерал Моисей провел этот народ через Красное море, и никто даже не замочил ног.

Гои и евреи, пересекшие 6 июня 1944 года Ла-Манш и высадившиеся с чрезвычайно мокрыми ногами на берегу Нормандии в секторе с названием «Easy Red», должны каждый год отмечать эту Пасху. Их дети, слопав пару банок консервов из боевого пайка, должны спрашивать отцов: «Чем этот день отличается от всех остальных?» Я бы в ответ рассказал примерно такую историю.

* * *

Огромные толпы приговоренных провести весну на французских пляжах собрали в концентрационных лагерях на юго-восточном побережье Англии. Колючая проволока тянулась вокруг лагерей, а всякий зашедший на их территорию автоматически оказывался одной ногой в Ла-Манше.

В этих лагерях нас готовили к предстоящему путешествию. Кровные доллары и фунты заставляли менять на «десантные франки», напечатанные на тонкой бумаге. Нам выдали длиннющие списки с перечислением всего того, что должен носить галантный кавалер на пляжах Франции в модном сезоне 1944 года. Кроме того, мы получили маленькие брошюрки, рассказывающие о том, как обходиться с местными жителями и как с ними разговаривать. В них были разные полезные фразы. «Bonjour, monsieur, nous sommes les amis américains». Это если обращаешься к мужчине. «Bonjour, mademoiselle, voulez-vous faire une promenade avec moi?» Это – если к девушке. Первая фраза означала: «Мистер, не стреляйте в меня». Вторая могла означать что угодно.

Были там и другие советы. Они касались общения с представителями еще одной страны, которых мы по ряду причин ожидали в большом количестве встретить на том берегу. Удобный разговорник в этом разделе позволял предложить немцам сигареты, горячие ванны и любые другие удовольствия в обмен на простой акт безоговорочной капитуляции. Эта брошюра оказалась действительно жизнеутверждающим чтивом.

Все, что было на нас надето, защищало от газовой атаки, было водонепроницаемо и окрашено во все цвета будущего пейзажа. Подготовившись таким образом, мы стали ждать дня «D».

Нам всем был поставлен странный диагноз – «амфибия». Быть солдатами-амфибиями означало только одно: сперва нам будет плохо в воде, и лишь потом – на берегу. Это не минует никого. Единственное существо, являющееся амфибией и одновременно радующееся жизни, – это крокодил. «Амфибия» бывает разной степени, и те, кому суждено десантироваться в первых рядах, будут страдать от этого недуга сильнее всех.

НА БОРТУ ТРАНСПОРТНОГО КОРАБЛЯ АМЕРИКАНСКОЙ БЕРЕГОВОЙ ОХРАНЫ «SAMUEL CHASE», СТОЯЩЕГО НА ЯКОРЕ В ВЕЙМАУСЕ, АНГЛИЯ, 1–5 июня 1944 года. Обсуждение деталей высадки в Нормандии с помощью модели секторов побережья, носящего кодовое название «Берег Омаха».

Гавань Веймаус дождалась своего звездного часа. Линкоры, корабли для перевозки войск, транспортные корабли и десантные баржи – все смешалось в одну кучу. Над всем этим в небе плавал заградительный шар, собранный из сотен серебристых аэростатов. Собирающиеся во Францию туристы принимали солнечные ванны и лениво наблюдали за гигантскими резиновыми игрушками, которые грузили на борт. При должном оптимизме все это можно было счесть