Альманах «Российский колокол». Спецвыпуск «Бессмертный полк» - Альманах Российский колокол

уже нобелевским лауреатом. Блестящий математик, музыкант, полиглот, он за два с небольшим года экстерном окончил техникум и семнадцатилетним пареньком был принят на один из старейших заводов Москвы замначальника цеха! Тогда очень ценилось образование.

Московская жизнь бурлила! Мой Янчик сколотил один из первых джаз-бандов в Москве, попевал в оперетте, работал за двоих и… женился в семнадцать лет. В заводоуправлении выделили молодым заводскую квартиру. В этой квартире вырастут впоследствии мои старшие брат и сестра.

Сюда, в эту старую просторную квартиру из красного кирпича на Матросской тишине, и я однажды заявлюсь нанести визит папкиной первой семье, когда стану московской студенткой. Встретят меня по-разному… Сестра – сдержанно-вежливо, брат – откровенно-радостно, бывшая папина жена – настороженно-брезгливо, муж сестры – восторженно: «Посмотри, какая чудная у тебя младшая сестрёнка!» – что и послужило потом поводом для довольно холодного предложения бывать у них как-нибудь при случае…

Так вот, Янчик мой женился на очень красивой женщине намного старше него и вскоре дождался детей, мальчика и девочку, – умных, как сам, и красивых, как их мама. В то время шёл активный набор в сталинскую авиацию. Папка был молод, хваток, умён и имел отличную физическую подготовку. Его послали на учёбу в Вольское лётное училище – колыбель всех асов нарождающейся советской авиации.

Уж и не знаю, какими такими пируэтами, но судьба круто вела моего родителя к каким-то невиданным в то время вершинам! Люди, окружавшие его в то время, с какой-то небывалой лёгкостью входили в историю! Папа летал в одной эскадрилье с Чкаловым – до его знаменитого беспосадочного перелёта, рос в чинах и в мастерстве. Даже после гибели Валерия Павловича продолжал очень долгую переписку с его женой. Перед отъездом в Израиль у меня хватило ума передать эту переписку в музей…

И всё бы было отлично, не случись один казус… Кирпичные стены квартиры, полученной папкой от завода, были очень тонкими, звукопроницаемыми, а он в то время просто бредил немецким языком! Я уже говорила, что папка был полиглот: ему хватало двух недель для изучения языка, но при условии полного погружения… Так вот, в то самое время он «погружался» в немецкий. А соседке за стенкой страшно приглянулась их квартира, тем более что папа по ночам цитировал по-немецки Шиллера ну просто как немецкий шпион!

«Немецкого шпиона» – папку держали в Лефортовской тюрьме в одиночной камере целый год без суда и следствия. Водили на допросы, били, истязали. Он никогда мне не расскажет толком об этом периоде своей жизни, потому что, выйдя оттуда чудом и чудом же уцелев, он даст подписку о неразглашении и будет своё слово держать… Только будет плакать, вспоминая свою «одиночку», уткнувшись мне в плечо лысой, старой, родной и любимой головой…

А в то самое время, как в Лефортове пытались сделать из папки «немецкого шпиона», военные начальники талантливого и бравого рыженького майора стучали во все двери и таки достучались! На станции Взлётная по Люблинской дороге в Подмосковье формировался прообраз будущего Звёздного городка, и по счастливой фортуне над моим Янчиком провели показательный процесс под лозунгом «Невиновных мы не обвиняем!» и приняли на службу лётчиком-испытателем.

Страна неуклонно приближалась к войне. Перед самой войной Яна послали на учёбу. На этот раз в Институт иностранных языков на военное отделение учить японский язык для будущей деятельности в качестве японского шпиона (шпиона-та-ки!]. Для шпиона самое главное – ничем не примечательная внешность и никаких татуировок, кстати! У папки внешность была самой заурядной, а вот татуировка была: по глупости в молодости наколол на руке сердце, пронзенное стрелой… Татуировку тщетно пытались вывести, но не успели… Да и учёбу закончить не успел: началась война. Но любовь к японскому языку осталась впоследствии на всю жизнь.

О военных дорогах папы и мамы я ещё расскажу, что знаю, попозже, когда настанет время воспоминаний о военных друзьях и встреч с ними, а сейчас я только хочу напомнить, что маму мою он повстречал, когда стоял на постое в хате её сестры на Украине. Мама уезжала за ним на фронт в составе лётной дивизии – сначала по материальной части, потом стрелком-радистом. Они прошли вместе всю войну, прикрывая друг друга своими телами при бомбёжках, приняв для храбрости фронтовые сто грамм… Войну папка закончил подполковником.

– Пятая графа! – смеялся папка…

Было много всякого и разного – расскажу по ходу. А вот сейчас настало время объяснить, как же два моих голубка всё-таки остались вместе после войны: папа ведь был женат и в той семье росло двое детей…

Два любящих фронтовика, Ян и Маша, прошедшие всю войну вместе, увешанные фронтовыми медалями и с трофейными часиками в чемоданах, прибыли в Москву на Киевский вокзал…

– Сиди здесь и жди! Я – к семье. Мне говорили, что жена моя очень бурно не скучает с офицерами на вечеринках… Но я сам должен убедиться. Если всё так, как шепчутся, я отдам ей всё, что имею, вернусь сюда и уеду с тобой на твою Украину!

Ещё поднимаясь по лестнице, он услышал шум пьяной оргии. Дверь открыл какой-то незнакомый офицер. Папкина жена, пьяная, выплясывала в одной немецкой комбинашке на столе, а несколько пьяных офицеров бурно поддерживали её вихляния и хватали её жадными руками… Папа, как в немой сцене, положил на стол деньги, часы, парфюмерию и, крутнувшись на каблуках, быстро сбежал с лестницы…

Когда мамочка, обливаясь слезами и не веря, что увидится со своим Янчиком ещё раз, увидела своё рыжее счастье, которое мчалось к ней, опаздывая на поезд, она уткнулась ему в грудь и не смогла вымолвить ни слова, только сжимала в кулачке два заранее купленных билета…

Потом были папины старания на Украине привыкнуть к гражданской жизни. Не очень-то получалось. Потом папку вызвали в Ленинград преподавать в Военной академии, но маме-хохлушке Ленинград не глянулся, а потом папке предложили с семьёй (он усыновил маминого сына от первого брака, моего брата Валерку) отправляться начальником на военный стратегический аэродром. Там я вас и оставила в конце первой главы, когда рассказывала о своём необычном появлении на свет.

Глава третья

Бабушка-антисемитка

Одни из самых ранних воспоминаний детства связываются у меня с ярким и противоречивым образом моей бабушки по материнской линии.

Вторую мою бабушку – папину маму – мне узнать не довелось… Фашисты закопали её живую, вместе со всеми домочадцами, во времена оккупации в Белоруссии. Я писала об этом в предыдущей главе. По словам оставшихся в живых папиных родственников,